"Иван Василенко. Подлинное скверно" - читать интересную книгу автора

Чернохлебова Семена Кузьмича к коллежскому регистратору... Гм... Как же так?
Я же, кажется, сегодня... это дело... уже разбирал... А почему оно на
столе?.. Почему... не подо мной? Забыл положить, что ли... Гм... Ну, на
сегодня хватит... Надо и себя пожалеть. Хватит... Остальные дела...
откладываются... до... повестки... Да, ждите повестки...
Человек с рукой на перевязи вскочил и принялся жалобно просить:
- Господин судья, ваше высокородие, окажите божескую милость, разберите
мое дело... Третий раз откладываете... Что ж это такое!.. Как дойдете до
моей папки, так вы, извините, уже в полной пропорции... Нет никакой
возможности больше ждать. У меня дети, есть-то надо, а с одной рукой как
заработать! С одной рукой только на паперти стоять... Пусть уплатит обидчик
мой за увечье, не виляет хвостом...
Судья тер пальцами лоб и что-то бормотал. Потом сказал:
- Ладно, разберу еще одно... Но только одно, только одно... Остальным -
ждать повестку. Излагайте обстоятельства... и того... короче...
Истец с рукой на перевязи говорил, что плечо ему повредил кирпич,
упавший с третьего этажа постройки, и что никакой подрядчик не имеет права
калечить прохожих а если покалечил, то должен платить на прожитие до полного
выздоровления. Подрядчик, бойкий мужичок с жилистой шеей, в сапогах и
сюртуке, объяснял, что под постройками ходят только полоумные да пьяницы и
отвечать за них никакой закон заставить его не может.
Судья ушел составлять решение и не показывался так долго, что истец и
ответчик даже забеспокоились. Наконец он появился. Пошатываясь, подошел к
столу, но сколько ни пытался начать чтение судебного решения, у него ничего,
кроме какого-то странного звука "поу... поу..." не получалось. Потеряв
надежду членораздельно объявить решение, он шлепнулся в кресло, ткнул
пальцем назад, в направлении портрета царя, потом вперед, в направлении
истца, и показал последнему кукиш. Это обозначало: по указу его
императорского величества в иске отказать.
Угреватый письмоводитель собрал папки с делами, взял их под мышки и
направился в соседнюю комнату. Его окружили, величали Васенькой и даже
Василием Никифоровичем, совали в карман тужурки монеты и просили поскорее
приготовить какие-то копии и выписки. Он каждому говорил: "Некогда мне,
некогда. Видите, сколько дел скопилось. Ну уж ладно, для вас постараюсь". И,
хихикая, добавлял: "Я для вас, вы для меня - вот так и будет ладненько,
красивенько".
Я подробно рассказал Павлу Тихоновичу все, что видел и слышал в камере
мирового судьи. Он долго молчал, потом сказал:
- А все-таки я в суд подам. Не может быть, чтоб мне отказали. Не может
быть!..
И подал.
В день, когда должно было разбираться дело (назначили его к слушанию
только зимой), я в училище не пошел и с утра сидел рядом с Павлом
Тихоновичем на скрипучей скамейке в углу камеры. Прохоров, конечно, на суд
сам не явился, а прислал своего юрисконсульта, известного в городе
присяжного поверенного Чеботарева. К камере он подкатил в коляске, в богатой
шубе, надушенный. Письмоводитель засуетился, помог снять шубу, бросился с
нею в соседнюю комнату и оттуда вынес стул. Даже подхалимски смахнул своим
носовым платком пыль с сиденья. Судья наскоро закончил предыдущее дело и вне
очереди приступил к разбору "иска мещанина Павла Тихоновича Курганова к