"Юрий Васильев. Ветер в твои паруса (Роман-газета No 12 1974 г.)" - читать интересную книгу автора

И еще бывает у розовых чаек.
- Да-да... Вы говорите два часа? Ну, хорошо. Давайте поедем в парк?
Покатаемся на чем-нибудь, на колесе, что ли. Сто лет мечтала.
- Я тоже. Едем. Представим себе, что мы студенты, получили стипендию и
гуляем. Лодка, чертово колесо, мороженое. Остальное придумаем. Так?
- Ага.
На лодке он натер себе Мозоли, кого-то чуть не утопил и сам чуть не
вылетел за борт; потом они улыбались в комнате смеха, улыбались вежливо и
благопристойно до тех пор, пока Нина не превратилась в длинную уродливую
тетку без ног и с кривой шеей. Тут она не выдержала и стала хохотать так,
что на нее оглядывались. Потом они стреляли в тире, и Павел сдержанно
бледнел, когда Нина попадала, а он нет, но скоро пристрелялся и пять раз
подряд заставил вертеться мельницу.
- Я еще не так умею, - сказал он. - Давайте-ка на рубль...
Потом они сидели на веранде под большим полосатым зонтом, ели шашлык,
про который Павел говорил, что это не шашлык, а резина, вот он готовит
шашлыки - пальчики оближешь.
- Хороший стрелок и отменный повар, - рассмеялась Нина. - Какие еще у
вас таланты? Выкладывайте скорее, время наше истекает.
- Вы когда-нибудь ловили раков? - спросил он.
- Нет, а что?
- Да вот я жалею, что не взял вас с собой в деревню. Я там ловил раков,
так это были не раки, а лангусты. Вообще, там все было гигантское: лопухи,
как баобабы, крапива выше забора, ну, про собак я и не говорю, собаки там...
- С теленка! - рассмеялась Нина.
- Ну, скажем, с овцу. И еще я искал там могилу Керн.
- Чью могилу? - - не поняла Нина.
- Анны Керн. Той самой, которой Пушкин посвятил "Я помню чудное
мгновенье". Правда, потом оказалось, что я ищу совсем не там. Но я не жалею.
Это было здорово.
Это было и вправду здорово. Он долго колесил по пыльным проселкам,
забирался в черт знает какие глухие места, в деревушки из пяти домов, где
даже колодезный журавль выглядел внушительной постройкой; ночевал в лесных
сторожках, слышал, как кричал леший, и не удивлялся этому, потому что в той
глухомани, куда заводили его лесные дороги, просто грех было не кричать
лешим.
Он бродил по деревенским погостам, меж старых, похожих на скворечники
крестов с иконами и лампадами, стоял в тишине белых церквей, в звонком
золоте осени, опадавшей на могильные плиты и ему открывалась невиданная им
красота холодного синего неба, росного утра в блестках бабьего лета,
багряного вечера, уходящего за околицу, и это пронзительное колдовство
русского Севера заставило его притормозить бег машины, остановиться, чтобы
выбрать в себя родниковую свежесть просторных березовых лесов, тишину полей,
прощальный грачиный гомон...
И вот тогда он ощутил душевную неустроенность от того, что рядом нет ни
Веньки, ни Олега, нет никого, с кем мог бы он разделить эту неожиданно
пришедшую к нему радость, и он понял тогда, что нельзя быть с радостью
наедине: ее надо сразу же дарить кому-то...
- Да, это было здорово, - снова повторил Павел, подумав о том, что вот
Нину он бы с собой взял. Она бы поняла. Она славный человек, честное слово,