"Юрий Васильев. Ветер в твои паруса (Роман-газета No 12 1974 г.)" - читать интересную книгу автораИ еще бывает у розовых чаек.
- Да-да... Вы говорите два часа? Ну, хорошо. Давайте поедем в парк? Покатаемся на чем-нибудь, на колесе, что ли. Сто лет мечтала. - Я тоже. Едем. Представим себе, что мы студенты, получили стипендию и гуляем. Лодка, чертово колесо, мороженое. Остальное придумаем. Так? - Ага. На лодке он натер себе Мозоли, кого-то чуть не утопил и сам чуть не вылетел за борт; потом они улыбались в комнате смеха, улыбались вежливо и благопристойно до тех пор, пока Нина не превратилась в длинную уродливую тетку без ног и с кривой шеей. Тут она не выдержала и стала хохотать так, что на нее оглядывались. Потом они стреляли в тире, и Павел сдержанно бледнел, когда Нина попадала, а он нет, но скоро пристрелялся и пять раз подряд заставил вертеться мельницу. - Я еще не так умею, - сказал он. - Давайте-ка на рубль... Потом они сидели на веранде под большим полосатым зонтом, ели шашлык, про который Павел говорил, что это не шашлык, а резина, вот он готовит шашлыки - пальчики оближешь. - Хороший стрелок и отменный повар, - рассмеялась Нина. - Какие еще у вас таланты? Выкладывайте скорее, время наше истекает. - Вы когда-нибудь ловили раков? - спросил он. - Нет, а что? - Да вот я жалею, что не взял вас с собой в деревню. Я там ловил раков, так это были не раки, а лангусты. Вообще, там все было гигантское: лопухи, как баобабы, крапива выше забора, ну, про собак я и не говорю, собаки там... - С теленка! - рассмеялась Нина. - Чью могилу? - - не поняла Нина. - Анны Керн. Той самой, которой Пушкин посвятил "Я помню чудное мгновенье". Правда, потом оказалось, что я ищу совсем не там. Но я не жалею. Это было здорово. Это было и вправду здорово. Он долго колесил по пыльным проселкам, забирался в черт знает какие глухие места, в деревушки из пяти домов, где даже колодезный журавль выглядел внушительной постройкой; ночевал в лесных сторожках, слышал, как кричал леший, и не удивлялся этому, потому что в той глухомани, куда заводили его лесные дороги, просто грех было не кричать лешим. Он бродил по деревенским погостам, меж старых, похожих на скворечники крестов с иконами и лампадами, стоял в тишине белых церквей, в звонком золоте осени, опадавшей на могильные плиты и ему открывалась невиданная им красота холодного синего неба, росного утра в блестках бабьего лета, багряного вечера, уходящего за околицу, и это пронзительное колдовство русского Севера заставило его притормозить бег машины, остановиться, чтобы выбрать в себя родниковую свежесть просторных березовых лесов, тишину полей, прощальный грачиный гомон... И вот тогда он ощутил душевную неустроенность от того, что рядом нет ни Веньки, ни Олега, нет никого, с кем мог бы он разделить эту неожиданно пришедшую к нему радость, и он понял тогда, что нельзя быть с радостью наедине: ее надо сразу же дарить кому-то... - Да, это было здорово, - снова повторил Павел, подумав о том, что вот Нину он бы с собой взял. Она бы поняла. Она славный человек, честное слово, |
|
|