"Борис Львович Васильев. Прах невостребованный " - читать интересную книгу автораукрал. Туши свечу!" Темно стало в халупе, только на загнетке горит
колеблющимся пламенем огонек. Странныя уродливыя тени прыгают по стенам. Ставлю около огня воду с соломинками и, простирая над пламенем руки, глухим голосом начинаю: "Папиллион, юли папиллион венер вите сур цетте розе!" (когда-то заучивал наизусть!) Ах да, забыл! Раньше еще приказал снять кресты и положить в другой комнате. Потом, троекратно брызнувши водою в огонь, роздал каждому по соломинке и говорю, что у вора соломинка позеленеет! Запрещаю им смотреть на свои соломинки, а сам снова подхожу к огню и, снова протягивая руки к пламени, возглашаю: "Ди думмен верден нихт алле!" (Дураки не переводятся!). И этак три раза! Потом подхожу к одному, беру у него соломинку: ничего; беру у другого - тоже ничего; подхожу к следующему, протягиваю руку за соломинкой, а он - бултых мне в ноги! "Ваше Благородие, простите!" Дрожит весь, побледнел, плачет. Офицеры выскочили из комнаты и, ей-Богу, с тайным ужасом вытаращились на меня! А уж о стрелках и говорить нечего. Нет, ты посмотрела бы на эту картину! Ведь они не понимают моих возгласов: ну чем не колдун? И заметь, стрелок, уличенный мною в воровстве, один из храбрейших, которому я почти обязан жизнью. 18 сентября он умышленно сбил меня с ног, без чего я был бы перерезан пулеметными пулями. Ограничился строжайшим выговором: он и так, бедняга, напуган моими заклинаниями. Ведь без крестов были! Храбрость, презрение к смерти - и такое удивительное суеверие. Ну, Женек, беда. Свечка догорает, а другой нет. До свидания, любимая моя! Крепко и много раз целую тебя. Твой Федра". "17 октября 16 г. № 35 слуги, то пока по-прежнему стоим в этом распрегрязном местечке, но это удовольствие, кажется, продолжится еще не более 2-3 дней - носятся слухи, что вместо "Р." наш полк попадет опять на свои старыя позиции. Перспектива не из приятных: дожди льют безпрестанно, ночи темныя и грязь повсюду, буквально до колен. Тебе бы показать хоть кусочек нашей жизни, и ты была бы поражена, до какой степени может быть доведена человеческая выносливость. А что ты поделываешь? Как с тобою держат себя все эти бабушки, эксцентричныя девицы и милейший братец Павлик? Если уж тебе кажутся такими мелочными, жалкими все эти сплетни и пересуды, то здесь, слыша о них, испытываешь какое-то гадливое ощущение, как будто нечаянно коснулся чего-то скользко-холодного, противного, как кожа лягушки. Брр! Милая, любимая Женек, не придавай никакого значения яростно бессильным атакам этого улыбающегося противника, привыкшего действовать предпочтительно из-за угла: мы летом были одиноки, но разве от этого нам было хуже? Что касается клятв и утверждений Елены Ант. относительно финального акта прогулки в Сокольники, то я при свидетелях попрошу ее повторить в моем присутствии всю эту историю. Однако как много в ней "гражданского мужества"! Современная девица эта Леля. А мне хочется видеть тебя. В отпуск зимой я приеду, уж это решено. Только вот где и каким образом мы с тобой увидимся - это еще вопрос. Ты грустишь, Женек, о прошлом лете? Ничего, дорогая, у нас еще много-много лет впереди, и уверен, они будут солнечней прошлаго. А помнишь, ты когда-то утверждала, что моя любовь через несколько месяцев поблекнет. Ах ты, пессимистка! Чорт! Сейчас получил приказание быть на биваке полка, потому что наш |
|
|