"Борис Львович Васильев. Прах невостребованный " - читать интересную книгу автора Сегодня с наступлением темноты наш батальон пойдет в одну деревню
верстах в восьми отсюда в баню. Возвращаемся завтра вечером: днем никакия передвижения невозможны. На нашем фронте все тихо и спокойно, или, как пишут в газетах, "без перемен". Пиши, Женек! До свидания, крепко, крепко тебя целую. Привет Абрамовым и Оле. Когда собираешься в Москву? Заранее сообщи о времени твоего отъезда из Ярославля. Еще раз целую. Твой Федра". "24 августа 16 г. Деревня "Ож." № 21 Пишу это письмо в садике австрийского крестьянина. Вчера часов в 8 вечера вышли из "М." и уже к 11-ти часам были здесь: Земским Союзом в одной из халуп устроена баня, и сюда поочередно приходят полки нашей дивизии. Пыльно и тяжело было итти: дорога вся изрыта снарядами, по сторонам глубокия канавы, что мешало свернуть с известкового шоссе. Проводника не было, дороги перекрещиваются и переплетаются самым причудливым образом; ночь темная - и мы прошли лишних несколько верст, попав не на ту дорогу. "12-я и 11-я роты, кругом марш!" - откуда-то из темной дали доносится голос. Повернули - суматоха, толкотня, крики, неизбежные при малейшей сумятице в ночных походах. Наконец попали на правильную дорогу. Узкой колыхающейся лентой вытянулась наша колонна по извилистым переулкам деревушки. Кругом сады, исполинские каштаны: корни их обнаружились на дороге, спотыкаешься на каждом шагу, слышна сдержанная ругань стрелков. Почему-то остановились, расселись на траве по обе стороны дороги; тяжело отдуваются, вытирают пот с пыльных грязных лиц. Видимо, быстрый шаг и 2-пудовое походное снаряжение утомили людей. Вот тебе и баня! И в воздухе, душном и тяжелом, повисла потянуло, задвигались огоньки, поднялись, двинулись дальше. Через 10-12 минут 11-я и моя роты перелезли через какой-то плетень, на каждом шагу спотыкаясь, пересекли огород - легко было догадаться по сильному пряному запаху огурцов, укропа. Еще плетень, и мы - на большом гумне: огромныя скирды хлеба, хозяйственныя постройки; в десятке саженей серебром блеснула не то река, не то ручей. На этом гумне наши роты и расположились. В одну минуту сброшены шинели, снаряжение; натаскали соломы, накрывши их полотнищами палаток. Мы - четверо офицеров и 8 стрелков (наша связь) - пошли искать нашу баталионную двуколку (на ней возятся наши вещи) и заодно какую-нибудь халупу, в которой можно было бы расположиться на ночлег. Зашли на первый огонек. Полумрак, низкий потолок, земляной пол; по стенам - скамьи, большой стол посередине. На полу на каком-то тряпье - куча детишек. В углу висит люлька, около нея - две пожилые русинки. Безучастным взглядом посмотрели на нас. Воздух тяжелый, спертый; маленькая висячая лампа не столько светит, сколько коптит. Грустная, жалкая картинка из альбома войны. Я молча вышел, за мной другие. Идем дальше по тихим пустынным улицам. Мимо, заполняя всю ширину улицы, медленно проскрипела огромная арба, доверху нагруженная снопами: очевидно, один из немногих здесь оставшихся крестьян везет с поля свой хлеб. Днем работать опасно: заметит свой же, австрияк, с аэроплана и, приняв за солдата, сбросит бомбу. Я видел в поле убитаго шальной пулей русина, около него валялся кнут: не во время ли уборки хлеба, политого его же потом, его сразил маленький кусочек свинца? Из-за низкого плетня, обвитаго плющом, выглянули стены белого хорошенького домика. Вошли: на скамье спал хлопец лет 15-ти, та же |
|
|