"Борис Львович Васильев. Князь Ярослав и его сыновья (Исторический роман) " - читать интересную книгу автора

- А кому еще про то ведомо? - спросил он наконец.
- Не мой труд языком болтать, - сказал Ярун. - Забот у Новгорода и
без меня хватит. Лето мокрое да холодное выпало, селяне и того не взяли,
что в землю бросили. Ты с богатым смаком пируешь, а в Новгород голод
стучится.
- Здесь я - господин.
- Здесь господин - сам Великий Новгород, князь. Не руби сук, на
котором их волей сидишь.
- А ведь ты - новгородец. - Тонкая черкесская улыбка Ярослава не
предвещала ничего хорошего, но об этом знали только приближенные. - Как
смеешь учить меня, смерд!
- Все мы - смертны, - усмехнулся Ярун и встал. - За угощение низкий
поклон тебе, князь. Признаться, неделю хлеб квасом запивал.
- В дружину пойдешь мою? У стремени место определю.
- У твоего стремени тот вьется, кому сейчас рыло чинят.
- Беру! - с гневом заорал Ярослав. - Скажи ключнику, чтоб выдал тебе
все, на чем глаза остановишь. - И неожиданно дружелюбно улыбнулся: - И как
ты угадал, что я дерзких люблю?
На том и порешили, потому что князь всегда упрямо добивался того, что
вдруг взбрело в голову, а Яруну просто некуда было деваться. Единственное
право, которое он себе все же выговорил, заключалось в том, что во дни
буйных княжеских пирушек он непременнейшим образом должен был отряжаться
руководить стражей.
- Новгородцы вас хмельных перережут. А тебя, князь, в исподнем в
отчий край выставят. Это ведь - новгородцы.
С этим Ярослав согласился, но зато теперь Ярун покорно ездил возле
правого княжеского стремени в богатых одеждах, новой броне, но с дедовским
мечом в простых черных ножнах. А очухавшийся Стригунок замыкал последний
ряд, хотя князь по-прежнему вспоминал о нем, когда возникали пред
захмелевшими очами манящие воспоминания о сладостных утехах. Только тогда
о Стригунке и вспоминали, а так вроде и не было его. И злая обида росла в
нем, как поганый гриб, но все его шепотки и намеки Ярослав и слышать не
желал.
Но и делать ничего не делал, а разбой в Новгороде тихо, но неуклонно
возрастал. Правда, людей именитых больше не трогали, но зажиточных и
торговых трясли чуть ли не раз в неделю, и владыка пока еще особо не
вмешивался. Может, потому, что Ярун немедленно выезжал с отроками на место
очередной татьбы, а может, просто пока приглядывался к новому князю. А
рядом с разбоем прорастал и голод, уже став ощутимым по растущим ценам на
самое простое пропитание, вплоть до репы. Посадник дважды посетил князя,
упорно напоминая о бедствии, князь заверял, что обозы с хлебом вот-вот
должны подойти, но сам ничего не делал. Не по злому умыслу, а только по
легкомыслию. Послал, правда, человека к брату Юрию, но просьбы о хлебе не
подтвердил по забывчивости, а вскоре с удивлением обнаружил, как оскудел
его собственный стол.
- Смердящей едой кормить меня вздумали?
- Еду достанем, светлый князь! - бодро пообещал подвернувшийся под
руку Стригунок. - Повели только!
Князь повелел, и через несколько дней, уже по зиме, ловкий подручный
со своими отроками пригнал в Городище богатый обоз. С пшеницей и горохом,