"Джон Варли. Звонарь " - читать интересную книгу автора

замечая сарказма Стайнера.
Возможно, тут они и найдут Звонаря, но это место, кажется, ничем не
отличается от пятнадцати других, которые они обошли за последние три недели.
Называлось кафе "Гонг", почему - непонятно. Место не проходное, 511-я
штрассе, семьдесят третий уровень. Стайнер и Бэбкок зашли внутрь, а Бах два
раза обошла квартал, чтобы никто не заподозрил, что они пришли вместе, и
только после этого вошла в кафе.
Свет приглушен, но вполне ничего. Подают только пиво. Есть отдельные
кабинки и длинная деревянная стойка с медными ручками и вращающимися
стульями. В одном углу пианино, там же небольшая темноволосая женщина
принимает заказы. Атмосфера двадцатого века, немного старомодно, но изящно.
Бах выбрала стул в конце стойки.
Прошло три часа.
Бах держалась стоически. В конце первой недели она чуть с ума не сошла.
Теперь она понемногу привыкла сидеть, глядя в одну точку, или изучать в
барном зеркале свое отражение, при этом ни о чем особенно не думая.
Но сегодня последняя ночь. Через несколько часов она запрется в своей
квартире, зажжет свечу у кровати и в следующий раз выйдет на улицу, уже став
матерью.
- Вид у тебя такой, будто ты потеряла лучшего друга. Можно купить тебе
выпить?
"Сколько же раз я это слышала!" - подумала про себя Бах и ответила:
- Давай.
Он сел. Послышался мелодичный звон. Бах быстро взглянула вниз, а потом
снова посмотрела в лицо мужчине. Нет, это не тот, что подошел к ней в первую
ночь в кафе Хобсона. В последнее время стало очень модно украшать половые
органы колокольчиками. Эта тенденция сменила "лобковые сады", когда три года
назад все кругом бегали с цветочками между ног. Мужчин, украшавших себя
колокольчиками, называли "донг-а-лингами", а иногда и того хуже -
"донг-а-лингамами".
- Если будешь просить позвонить в твой колокольчик, - между прочим
заметила Бах, - разобью яйца.
- Зачем? - наивно переспросил мужчина. - Да ни в коем случае. Честно.
Она знала, что он врет, потому что именно это и собирался попросить, но
улыбался он при этом столь невинно, что она невольно улыбнулась в ответ. Он
протянул ладонь, и она коснулась ее своею.
- Луиза Брехт, - представилась она.
- А я Эрнест Фримэн.
Но, конечно, это не настоящее имя. Бах даже расстроилась, потому что он
был самым приятным человеком из всех, с кем она сталкивалась за эти три
недели. Она выложила ему свою "историю", которую Бэбкок написала на второй
день их похождений, и мужчина, казалось, на самом деле жалел ее. Бах уже и
сама почти верила в то, что рассказывала, а на лице ее было написано такое
отчаяние и разочарование, что ее рассказ не мог не произвести должного
впечатления.
Вдруг она увидела Бэбкок, направлявшуюся в туалет. Она прошла совсем
рядом со стулом Бах, и та была ошарашена, так она вошла в роль.
Пока она беседовала с "Фримэном", Бэбкок и Стайнер не теряли времени
даром. В одежде Бах был замаскирован маленький микрофон, и они могли
прослушивать весь разговор. У Стайнера имелась и небольшая камера. Данные