"Алексей Варламов. Затонувший ковчег (Роман)" - читать интересную книгу автора

заставляли цепляться и держаться на плаву. Но слабенькую, едва уцелевшую
сестренку они считали на подобные испытания не способной. Была она даже по
деревенским меркам чересчур застенчива и кротка и тем напоминала отца,
молчаливого и доброго человека, который, кажется, сам не успел понять, как
он, родившийся в деревне под Старым Осколом и в семилетнем возрасте с семьей
высланный на север, привыкший к степному приволью и сильно тосковавший в
лесном краю, был взят в мужья первой леспромхозовской красавицей и навсегда
остался в этом постылом месте.
Теперь, глядя на морщинистую, беззубую Цыганиху, кто бы поверил, что в
девках Шура была хороша необыкновенно. Много из-за нее крови на танцах и
посиделках было пролито и гораздо больше пролилось бы, когда бы кровь эта не
потекла обильно на войне с немцем и вслед за тем не настало немилосердное к
бабьей доле послевоенное время. Выбирать не приходилось, и так почти всю
работу в лесу делали женщины, и пошла Шура за нищего, за голь перекатную, на
кого прежде и не взглянула бы.
Семейная жизнь у молодых не заладилась. Говорили, что Шура погуливает и
неясно, чьих детей растит бедолага скотник. От этих ли слухов или оттого,
что так и не увидел он больше своей вольной степи, с годами Шурин мужик
превратился в бессловесную рабочую скотину, запил, но даже в пьянстве буен
не был и ничего, кроме откровенного презрения, в доме не встречал. Только
младшая дочь его жалела и утешала. Он, как мог, отвечал ей, но по причине
того, что трезв был нечасто, эта любовь была скорее бременем. Однако других
радостей ей и вовсе не перепадало. Единственная из детей была она в
отцовскую породу и тем раздражала Шуру неслыханно, напоминая о прожитой с
нелюбимым человеком жизни.
Маша о душевных переживаниях матери вряд ли догадывалась, и жаловаться на
свою долю в голову ей не приходило. Она помогала старикам по хозяйству,
летом собирала в лесу ягоды и грибы и ездила вместе с Шурой продавать их на
далекую железнодорожную станцию Чужгу, где проходили за сутки один
пассажирский поезд дальнего следования и два местных, именуемых "тещами".
Шура скоро торговалась с пассажирами и радовалась, когда ведро клюквы или
брусники удавалось продать за трешник, а то и за целых пять рублей. Машка
испуганно и тоскливо глядела на дрожащий, готовый сорваться с места и
умчаться состав. Но Шура точно знала, что на старших девок надежды мало и
младшую она никуда не отпустит.
Так что скорее всего вышло бы все, как предсказывали гадалки-сестры, но в то
лето, когда девочке исполнилось четырнадцать лет, с нею произошел
удивительный случай.

В самом начале августа, в день Ильи Пророка, когда уже с утра большая часть
поселка, включая и женскую его половину, была по случаю праздника
недееспособна, над леспромхозом разыгралась страшная гроза. Она нагрянула с
юга и небывалым ветром и ливнем обрушилась на небольшое таежное поселение.
Буря повалила не одну сотню деревьев в лесу, и только благодаря сильному
дождю не начался лесной пожар. Сорвало и на десятки метров отбросило крыши
домов и овинов, разметало стога и повалило ограды. Молнии били так часто и с
такой яростью, что не успевал отгреметь гром после одной, как вспыхивала
другая, и в домах даже с отключенными пробками мигали лампочки. Плакали
дети, набожные старухи, единственные, кто, кроме младенцев, был трезв,
молились перед образами или прятались в погреба, зажигали сретенские свечи