"Меня нашли в воронке" - читать интересную книгу автора (Ивакин Алексей Геннадьевич)

Глава 5. Мальчишки

Впереди торчали два холма, а между ними, в болотистой лощинке, бежал ручеек. «Словно женская грудь» — наслаждался пейзажем Захар, лежа с Виталиком на бережку того самого ручейка.

Только вот вершинки этих грудей оседлали опорными пунктами фрицы. Унтер-офицер царской армии Кирьян Богатырев предупредил их перед уходом, что сплошной линии фронта как в первую германскую нет здесь. Болота.

Немцы оседлали дороги и холмы, простреливая пространство между ними. Только что поступившие в войска MG-42 косили все живое на расстоянии километра со скоростью двадцать выстрелов в секунду. Все кочки были, наверняка пристреляны и минометчиками, и снайперами.

— Вряд ли «Сорок второй», — флегматично ответил Виталя, в ответ на размышления Захара. — Скорее «тридцать четвертый» эмгешник.

— Почему это?

— «Сорок вторые» сначала в Африку пошли. К Роммелю. Как экспериментальные образцы. Десятого июня только там должны появиться.

— А ты откуда знаешь? — покосился на него Захар.

— Читал.

— А какая разница «сорок второго» очередь зацепит или «тридцать четвертого». Все одно — кирдык.

— «Тридцать четвертый» медленнее бьет. Но скорость пули одинаковая. Она сквозь тебя ползти со скоростью семьсот пятьдесят пять метров в секунду, что из «сорок второго», что из «тридцать четвертого».

— Вот я и говорю — без разницы.

Поэтому парни и лежали, жуя сухари, и разглядывали лощинку, по которой в темноте поползут к своим.

Колючки не было, вроде бы. С другой стороны, зачем она с тыла? Хотя не… По холмам-то идет колючка по низу. Значит и на выходе ее не должно быть. Хотя отсюда плохо видно.

И потом, воронки есть. Немцы, вроде как должны ракетами все освещать — вот в ямках и будем мертвяками притворяться.

Должны проскочить! Главное не спеша. И к земле прижаться так, как к бабе мягонькой.

— Понял, Захар?

— Виталя, понял я… Ну чего ты мне пятый раз объясняешь?

— Чтобы, когда тебе задницу оторвет осколком, я тебя не тащил на себе!

Сначала они переругивались шепотом, прислушиваясь ко всем звукам, потом замолчали.

А ведь еще вчера утром сидели у деда Кирьяна, слушая его рассказы. А потом откуда-то появилась Ритка.

Грязная, оборванная… И к тому же упавшая в обморок прямо в дверях.

Деду они объяснили, что знают ее.

На что хозяин лесного дома только почесал затылок. А потом велел убираться как можно быстрее.

«Этак вас тут орда соберется! Мало ли полицейские нагрянут. Сейчас за Меланьей опять идти надо. Ну, как заподозрят чего?»

Старик был, конечно, прав. Да и все равно не место им тут. Надо идти. И, молча постояв у кровати с Ритой, отправились в путь. Правда, их дед Кирьян скоро догнал. Притащил им шинели. А куртку Виталика забрал себе. Сказал, что поменяет на лекарства для Ритки.

Они даже не заметили, как он перекрестил их спины, удаляющиеся в лесной чаще.

Один раз, все же пришлось переночевать в лесу, хотя надеялись добраться до линии фронта за день. Однако сумерки падали быстро, и, хотя перестуки пулеметных очередей было слышно совсем близко, они не осмелились ползти неизвестно куда, рискуя нарваться на немецкий дозор.

А к краю леса вышли как назло через час после подъема.

Вот и куковали тут до вечера, время от времени, отползая по нужде. Даже вздремнули по очереди.

Вечер неумолимо надвигался. И почему-то с каждой секундой становилось все страшнее и страшнее.

— Значит, повторим. — Прошептал Виталик. — Полк?

— Восемьдесят шестой полк, сто восьмидесятая стрелковая дивизия.

— Как звали командира?

— Полковник Микрюков.

— Комиссара полка?

— Иванцов.

— Комбат?

— Капитан Семенов.

— Комроты?

— Старший лейтенант Ежов.

— Комвзвода?

— Лейтенант Винокуров. Виталь, а прокатит?

— Документы в сейфе остались. Кто проверит?

— Так документы-то документами… А в штабе армии, наверняка, сведения есть?

— Бог не выдаст, свинья не съест. Да тот полк еще осень пропал. И документы уже не тут, а в Москве.

— Может, все-таки, на контузию спишем? Я зрачками дрожать умею, как при сотрясении бывает… — сообщил Захар.

— Я-то не умею! Да и никто из-за двух окруженцев не будет запрос в Генштаб отправлять.

— Ага. Не будут. Тупо к стенке поставят. Про особистов не читал, что ли?

— Как в плен попал?

— Контузило. Потерял сознание, очнулся — рядом немцы.

— Как бежал?

— С тобой из эшелона ночью выпрыгнул, доску в вагоне вместе оторвали. За нами еще прыгали, но найтись не могли.

— Где знамя нашел?

— После побега через те же места пробирались. В сейфе нашли.

— Почему секретные документы с собой не взял?

— Так там целый сейф. А идти неизвестно сколько. Закидали его листвой. Могу место указать. В углу между дорогой Ивантеевка-Демянск и речкой Полометь.

— Где книжка красноармейская?

— Немцы отобрали.

— Оружие — где взял?

— В лесах подобрали.

— Ладно, более-менее нормальная легенда. Лучше, чем твоя — ничего не помню, сознание потерял, бац и уже ползу к нашим…

— Зато, Виталя, согласись. Правдивее.

— Правдивее. Но для нас, а не для особиста. Ну что, двинули?

Стемнело окончательно. И они очень осторожно выползли на поле.

Немцы, почему-то, ракеты не пускали.

Ребята подползли к первой воронке и съехали в нее по глине. Подышали. Осторожно высунули нос, пытаясь определить расстояние до следующей. Снова поползли. Снова воронка. Снова съехали. Тишина. Еще одна… Потом четвертая… Вот уже между холмами, и слышно как разговаривают гансы наверху.

И тут взлетела первая.

Хорошо, что они лежали в относительно глубокой, не минометной, ямке.

И только они собрались ползти, как со второго холма взлетела вторая ракета.

И так по очереди — слева, справа, слева, справа…

Минут через тридцать Виталик рискнул, махнув рукой Захару — мол, за мной.

Похоже, им чертовски везло. Несмотря на свет, их так и никто не заметил.

Пока они не доползли до конца лощины к выходу на поле перед нашими траншеями.

А вот там то и оказался тот самый ряд колючки с навешанными на нее консервными банками.

— Чего делать будем? — шепнул Захар на ухо Виталику.

— Кино смотрел? — не задумываясь, ответил тот. — Подползаем тихонечко. Я осторожно подымаю проволоку — ты ползешь. Проползаешь — перехватываешь у меня, я ползу — ты держишь. Понял?

Захар кивнул.

— Пошли!

Им опять повезло. Именно в этот момент фрицы перестали бросать свои светюльки.

Очень осторожно… Очень медленно… Очень бесшумно…

Но они переползли через колючку. И свалились в новую воронку.

И гансы опять закидали ракеты.

Виталик беззвучно засмеялся:

— Как будто помогает кто-то! Вот верил бы в Бога, решил бы что ангелы. Передохнем.

Лежали почти час, уже не рискуя на нейтралке ползти под светом.

Как только немцы сделали перерыв — дернулись вперед. Перебежкой. Захар впереди, Виталик сзади.

Виталик!

Тишину уже майской ночи разорвал грохот взрыва.

Захар свалился, подрубленный взрывной волной.

Сзади гортанно заорали что-то, пуская ракеты одну за другой, спереди захлопали десятки одиночных выстрелов.

Захар обернулся и увидел корчащегося, поджавшего ноги Виталика. Подполз обратно и увидел как тот, прокусив губу до струйки крови и вытаращив белые от боли глаза, старается не кричать. Вертясь на одном месте, он обхватил ноги руками и поджал их к себе.

Захар сунулся туда и обомлел, увидев, как вместо правой ступни, торчат сахарно-голубоватые, в свете немецких ракет, осколки костей и хлещет черная кровь.

Он так и не понял, как это смог сделать, взвалив на себя почти центнер, пробежать несколько десятков метров в длиннополой, путающейся под ногами шинели, под обстрелом, по разбитой воронками земле.

Но смог. С разбега прыгнув в нашу траншею…

Он слабо понимал — что происходит, словно пьяный, воспринимая суматоху вокруг. Кто-то потащил Виталика по жирной грязи, кто-то лупил по щекам, чего-то спрашивая…

…Через час, после того как напоили крепким — и сладким! — чаем, Захара привели в командирскую землянку.

Там сидели три мужика — двое с тремя кубиками на малиновых петлицах, а третий с одной шпалой.

В кубиках и шпалах Захар разбирался не больше, чем японских иероглифах. Чего-то помнил, например то, что шпала — это, вроде бы, больше, чем кубик. Но насколько больше одна шпала трех кубиков? И почему у одного звезда на рукаве над углом шеврона? Ладно… Разберемся, по ходу…

Его размышления прервал голос «шпалы»:

— Ну?

— Э? Чего? — удивился Захар.

— Боец, охамел?

Захар вспомнил, что надо представиться.

— Захаров Георгий Анатольевич. Рядовой. — И приложил руку к рыжей от грязи пилотке.

Командиры с кубиками засмеялись, а «шпала» покачал головой:

— А по форме разучился, твою мать?

Захар вспомнил, чему его учил Виталик:

— Рядовой Захаров!

— Откуда, рядовой Захаров?

— Оттуда… — кивнул он в сторону двери.

— Клоун, млять? Или контуженный? — разозлился «шпала».

— Это… Ага. Есть немного…

— Полк какой, идиот?

— Аааа… Так это… Вот. — Захар лихорадочно, путаясь в петельках, расстегнул шинельку и стащил гимнастерку.

Командиры с любопытством смотрели на его манипуляции.

Размотав полотнище знамени, Захар развернул его перед собой. В сумрачном свете коптилки, красный цвет почернел, ровно запекшаяся кровь, но золотые буквы все одно ярко светились: «86-ой полк 180-ая стрелковая дивизия».

В землянке повисло молчание…

— Ну, рядовой… Ты, где его взял? Полк же еще осенью погиб… Весь.

Захар, вспоминая легенду, объяснил внимательно слушавшим командирам свою «историю».

— Ишь ты… Чего-то ты не очень похож на бежавшего из плена… Толстоват.

— Извините, товарищ э-э-э… командир! — пожал плечами Захар. — Комплекция такая!

— Ну ладно, с этим пусть в особом отделе полка разбираются. Но все равно, молодец, молодец… — «Шпала» подошел к Захару и похлопал его по плечу. — «Отвагу» заслужил! Если бы с документами был. Ну, ничего, особисты разберутся, попрошу тебя к нам вернуть. ВУС какая?

— А? — не понял Захар?

— Специальность, говорю, какая?

— Географ так то, четвертый курс. — Словно извиняясь, сказал Захар.

— Тьфу ты… Воинская какая? — постучал его по лбу желтым от никотина пальцем командир.

— Рядовой!

— Тебе надо фамилию сменить. С Захарова на Швейка. — Подал голос один из «кубиков». Второй засмеялся, а «шпала» пошел обратно к своему чурбаку, заменявшему табурет.

— А я уж хотел спросить, не родственник ли тебе генерал Захаров, Георгий Федорович! Да у генерала таких родственников быть не может!

Захар расслабился, переступил с ноги на ногу и сказал:

— Хы. Да кабы у меня генерал родственником был бы, разве я бы здесь стоял?

Только по окаменевшему лицу «шпалы» он понял, что ляпнул что-то не то!

— Ты что, сука, себе позволяешь… У самого товарища Сталина сыновья воюют! Яков Иосифович погиб в сорок первом, тебя, сволочь, защищая!

Покрасневший командир подскочил к нему и врезал мощную плюху в правое ухо. И выскочил из землянки.

— У капитана сын погиб в Гомеле. 12 лет ему было. Немцы расстреляли, когда он одного из тэтэхи ранил. Вот так. — Отстраненно сказал один из «кубиков».

И тут майор влетел обратно с каким-то бойцом-азиатом:

— Култышев! Посадить его в отдельную землянку и глаз не спускать со сволочи! Хотя нет! Какая на хрен землянка? В щель его. И глаз не спускать. Завтра расстреляем перед строем как дезертира!

Узбек с русской фамилией сделал шаг в сторону и снял ППШ с плеча.

Захар обалдел:

— За что!? Товарищ капитан! Я же не дезертир, я же наоборот!

Но боец Култышев недвусмысленно указал ему путь стволом.

— Эй! — Засуетился Захар. И, тут же получив пинок под зад, вылетел из землянки.

Накрапывал мелкий обложной дождь. Глина чавкала под ногами, ровно голодный пес.

— Слышь! А почему ты Култышев, если ты узбек? — поинтересовался Захар у конвоира.

— Я не узбек, а удмурт. Понял?

— А похож на узбека… — вякнул Захар и получил мощный удар прикладом между лопаток, так что тут же свалился в грязь мордой. — Блин, и пошутить нельзя…

— А еще меня батя научил стрелять. — Невозмутимо добавил боец Култышев. — Если дернешься, я тебя даже из «папаши» достану. Понял?

И усилил аргумент пинком под ребра.

— Больно же… — просипел Захар. — Шуток что ли не понимаешь?

Потом поднялся, счищая куски глины с шинели, и откашлявшись, сказал:

— Култышев… А тот парень с которым я пришел… Его куда дели?

— Так закопали уже.

— В каком смысле закопали?? — Захар остановился, но, получив новый тычок под ребра, почавкал дальше по коричневой грязи.

— В таком. Помер он. Даже до санбата не донесли.

— Как это помер?

— А как помирают? Три пули в спину. Вот и помер.

И тут Захар вспомнил, вернее даже просто осознал, что когда он прыгал в окоп, что-то толкнуло их обоих с сзади, что именно из-за этого толчка он свалился кулем на дно траншеи… А теперь оказалось, что это были три пули, воткнувшиеся в живую плоть Виталика и спасшие его…

Галлюцинация, твою мать…

Он замолчал до самого пункта назначения, который представлял из себя маленький, но глубокий окопчик.

На дне его он и устроился, накрывшись мокрой шинелью. А удмурт Култышев селя рядом, навалившись на березу и немедленно завернув самокрутку.

Захар захотел попросить его пару тяжек, но не успел. Потому как уснул…

Время от времени он просыпался, как бездомный одинокий пес, ожидая то ли опасности, то ли тепла. Однако ни того, ни другого не было. И только черная фигура охранника мрачнела угольком самокрутки.

Лишь под утро он уснул по настоящему. И, как водится, его тут же разбудил грубый окрик.

— Подъем! — и кто-то нежно ткнул прикладом в ребра.

Захар открыл глаза. Прямо перед носом дождевой червяк прятался в склизкую глину.

— Подъем, говорю. — Захар еле выполз из щели.

Над лесом стоял густой туман, казавшийся живым. Везде было шевеление, звяканье металла, кто-то что-то говорил и тихо смеялся. Но никого не было видно. Только здоровенный солдат стоял над ним. Удмурт Култышев, видимо, сменился на этого бугая.

— Шагай! Тебя комбат ждет. — Мотнул он головой.

Беспрестанно зевая, Захар зашлепал по глине траншеи.

В командирском блиндаже сидели эти же трое. Словно и спать не ложились.

— Товарищ капитан! Арестованный Захаров доставлен! — рявкнул над ухом густой голос конвоира.

Капитан подозвал Захара к столу.

— С расстрелом подождем. — Сразу обрадовал он. И это была относительно хорошая новость. — Покажи-ка, придурок, как вы вчера проползли по минному полю.

И ткнул пальцем в замызганную, исчерченную синим химическим карандашом карту.

Захар пригляделся.

— Так чего тут, товарищ капитан показывать. Мы вот между холмов этих и ползли вчера. По ложбинке. Потом колючка была. А что?

— Дуракам везет, говорят в народе… — Задумчиво сказал комбат. — Там мин понатыкано еще с марта. В два слоя. Как вы умудрились, а?

Захар пожал плечами.

— Друг твой помер. В курсе? — спросил капитан.

Захар только вздохнул в ответ.

— Толку от него… — раздраженно сказал кто-то из младших командиров. Скорее всего, это были лейтенанты. Командиры рот. «Надо было запоминать, блин, инструктаж!» — обозлился сам на себя Захар. — «Сейчас бы понимал хотя бы, кто есть кто».

— Черт с тобой… — словно сам к себе обратился комбат. — А теперь слушай меня, боец Захаров. Сегодня надо взять холмы.

— Мне одному? — растерялся тот.

— МНЕ ОДНОМУ! — рявкнул в ответ командир. — И ВСЕМУ БАТАЛЬОНУ! Атака ровно в половине шестого. В тумане, пока не видно ни черта. Через мины поведешь ты.

— Так я же…

— Лебедев! — снова рявкнул комбат и здоровенный конвоир моментом оказался в блиндаже. — С этого цуцика глаз не спускать. Башкой отвечаешь. И этот… Култышев тоже с тобой за ним пусть глядит в оба. Шаг вправо, влево — сами знаете что. А ты, — снова обратился он к Захару — обязан туда провести нас. Живым останешься — будет тебе грудь в крестах. Или честно за Родину погибнешь. Не сможешь — зароем как собаку и скажем, что так и было. А теперь иди и думай — как тебе быть. У тебя полчаса. Лебедев! — и капитан показал конвоиру волосатый кулак. Тот молча козырнул и выпроводил Захара в туман.

— Лебедев, слышь чего скажу… — осторожно спросил Захар, оказавшись на сыром и холодном воздухе. — Может у вас чай есть тут? Или кофе?

— Ххе… — только и ответил Лебедев. Но повел его в направлении кухни, издалека пахнувшей какой-то вкуснятиной. Вкуснятина оказалась овсянкой…

— …Нету шансов, товарищ капитан! — вздохнул в это время один из «кубиков» в блиндаже. Тот, который со звездой на рукаве.

— Политрук, шел бы ты делом занимался. — Зло махнул на него капитан. — Вон в тумане газеты подтащили. Раздай. Пусть новости почитают. Мужики обрадуются бумаге на самокрутки. А ты, комроты, останься. Время еще есть, а совет в Филях мне держать больше не с кем.

Политрук накинул плащ-палатку и вышел.

— Шанс у нас есть один. По туману как можно ближе к высоткам подобраться. Но мины, мины… Потому впереди пойдут сейчас старики. Тихо пойдут. Очень тихо. Сколько смогут, столько снимут. В третьей роте вроде сапер есть бывший?

— Погиб позавчера.

— Тьфу, мать… — ругнулся комбат. — Идиотизм. Сто пятьдесят человек на две высотки без артподдержки. Ляжем все. Смысл? А я уж на этого окруженца понадеялся. А гармонист жив?

— Минут десять назад жив был!

— Ладно, свинья не выдаст…

Мокрый полог плащ-палатки, заменявшей дверь, распахнулся:

— Товарищ капитан, старший лейтенант Кутергин в ваше распоряжение прибыл!

На пороге молодцевато отдал честь в новом, но уже измазанном новгородской грязью обмундировании командир.

— Оп-па… Вот это хрен с горы! — удивился комбат. — Один старшой или как?

— Почему же один? — протянул пакет Кутергин. — Пополнение привел. 200 бойцов.

— И то хорошо. Щедр комполка нынче, щедр… Ну садись, старший лейтенант. Мозговать будем. Чайку?

А в это время Захар тщательно облизывал после ненавистной, но такой вкусной сегодня овсянки ложку.

Рядом сидел молчаливый Лебедев, флегматично жующий чего-то свое. Сухарь, похоже. Вдруг, в молочном тумане, кто-то крикнул высоким голосом, срывающимся на фальцет:

— Первая рота! Политинформация!

Лебедев неожиданно подал голос:

— Давай, комсорг! Поведай нам новости! — И так же лениво продолжил грызть.

Бойцы рядом немного оживились, но даже не подумали подыматься. Вообще-то по фильмам, подумал Захар, они должны обступить политинформатора и жадно интересоваться новостями.

Из тумана показался пацаненок с торчащей из безразмерной шинели цыплячьей головой.

В руках он нес свернутую газету.

Встав в центре лежащих на мокрой земле бойцов, он развернул ее и, смешно прокашлявшись, начал:

— От советского Информбюро! УТРЕННЕЕ СООБЩЕНИЕ ОТ 2 МАЯ!

В течение ночи на 1 мая на фронте чего-либо существенного не произошло.

— Удивил! — Засмеялись бойцы! — Вот когда ты, комсорг, самолет пуком собьешь, вот тогда это будет существенное событие! О тебе даже товарищу Сталину сообщат! И сразу в тыл к немцам отправят. Как химическое оружие!

Солдаты в голос заржали, а политинформатор, видимо уже привыкший к насмешкам бойцов продолжил, ни разу не смутившись:

— На одном из участков Западного фронта противник предпринял ряд атак при поддержке танков. Огнём нашей артиллерии и пехоты все атаки гитлеровцев были отбиты. Немцы потеряли убитыми более 400 солдат и офицеров. Уничтожено два танка противника. Захвачены трофеи и пленные.

Снайперы частей, обороняющих Севастополь, за 29 апреля уничтожили 90 солдат и офицеров противника.

— Сюда бы их… Чтоб с высоток гадов посшибали! А то блин ползаем тут как вши беременные… — продолжили комментировать бойцы.

— Пленный солдат 7 роты 176 полка 61 немецкой пехотной дивизии Эрвин Шмоллинг рассказал: «В феврале меня мобилизовали и послали на фронт. У солдат, недавно прибывших из Германии, нет никакого желания воевать. Они думают о своих семьях и стремятся всеми правдами и неправдами вернуться на родину».

— Угу… Заметно. — Кто-то подал голос.

— Администрация одного немецкого госпиталя в г. Вена предложила безногим и безруким солдатам, не закончившим курс лечения, немедленно покинуть госпиталь и выехать на родину. На протесты раненых последовало следующее разъяснение: места в госпитале нужны для солдат, которые после выздоровления могут быть снова отправлены на фронт. В этом же госпитале было много случаев, когда тяжело раненные солдаты были отравлены.

— Да ну на хрен? — удивился кто-то.

— Фашисты, товарищи, способны на все! — оторвался от газеты комсорг. — Вот в этой же сводке… Читаем: Гвардейцы части, где командиром тов. Родимцев, захватив опорный пункт противника, обнаружили три трупа советских бойцов, замученных гитлеровцами. Взятых в плен раненых красноармейцев немцы пытали, а потом привязали проволокой к дереву. В таком положении раненые красноармейцы умерли в страшных мучениях.

Молчание повисло над полянкой. У Захара моментально всплыли перед глазами истощенные десантники, ползущие навстречу фрицам.

— Ты это, комсорг, заворачивай свои страсти. Чего бы хорошее прочитал. А это мы и так видели своими глазами.

— А хорошее вам сейчас товарищ комбат прочитает. Приказ командира полка.

— Ого! — Мужики запереглядывались.

— Никак в атаку?

— Ага! Вон и подкрепление подошло. Эй, земляки! Вологодские есть?

— Эх, а техники так и нет…

— Ну, ты комсорг и умеешь обрадовать…

…- Понял, старлей?

— Так мы же там, на хрен, весь батальон положим?

— Процентов тридцать на минах. Еще процентов тридцать немцы на подступах положат. А там уж как Бог даст. И скажи спасибо, что туман. Хоть какой-то шанс. Значит, после построения отправляем саперные группы. Остальные ждут артподготовки. Сколько чего, а боги войны обещали помочь. Минут на десять. За эти десять минут надо как можно дальше рвануть. Тут пятьсот метров от нашего леса по полю. Потом подъем. Пологий. Так что мертвой зоны не будет. Стройте своих, мужики…

— …Товарищи красноармейцы! Есть приказ командования. Выбить немцев с холмов, закрепиться там и держать оборону. Дело не простое. Но напомню вам приказ Народного Комиссара обороны СССР номер сто тридцать.

Капитан обвел суровым взглядом строй бойцов:

— Рядовым бойцам, пулеметчикам, минометчикам — стать мастерами своего дела бить в упор фашистско-немецких захватчиков до полного их истребления! Всей Красной Армии — добиться того, чтобы 1942 год стал годом окончательного разгрома немецко-фашистских войск и освобождения Советской земли от гитлеровских мерзавцев! Мы должны разбить немецко-фашистскую армию и истребить немецких оккупантов до последнего человека, поскольку они не будут сдаваться в плен. Других путей нет. Мы это можем сделать, и мы это должны сделать, во что бы то ни стало.

Захар стоял и слушал казенные, обычные, вроде бы, слова, но они, почему-то его цепляли.

Он знал, что война кончится через три года, в мае сорок пятого. Но что бы она закончилась в том мае, а не позже, он должен сейчас вместе со всеми, стоящими рядом мужиками, пойти и убить немцев там, на этих двух высотках, между которыми они с Виталиком еще вчера ползли. А что бы война закончилась еще раньше, ему надо выжить, а потом рассказать всю правду вот этому капитану. И пусть потом он отправляет его в особый отдел или еще куда… жаль, что сейчас не поверит. Решит, что струсил.

— Лебедев! А Лебедев! А мне винтовку дадут? — спросил Захар, уже сидя в траншее.

— А твоя-то где? — приоткрыл один глаз дремлющий Лебедев.

— Не помню. Когда прыгал сюда, куда-то делась…

— Ну и все. Так пойдешь. С лопаткой. Лопатка то есть?

— Нету! — сознался Захар.

— А чего у тебя есть-то вообще? — раздался знакомый голос вчерашнего конвоира.

— Мурзик! — Лениво сказал Лебедев. — Дай бойцу лопатку.

— Хера себе! Чего это я ему свою лопатку должен отдавать? — удивился рядовой Култышев.

— А у него, кроме зубов и пальцев, не с чем в атаку идти.

— Лебедь! Свою ему отдавай. А я не дам! — сел рядом Култышев.

А Захар поинтересовался:

— А почему Мурзик?

Удмурт косо посмотрел на него и сказал:

— Еще один такой вопрос и в атаку пойдешь с руками, а зубы тут оставишь. Понял?

— Чего не понятного-то… — обиделся Захар и замолчал.

— Лебедев. Дай будущему штрафнику штык. — Подал вдруг кто-то голос. — Пусть к палке какой-нибудь примотает.

— А я чего, товарищ лейтенант? — ответил Лебедь.

— А ты и так большой. Тебя фрицы увидят, и пятки салом сразу смажут.

Лебедь вздохнул, отомкнул штык и протянул его Захару.

Тот повертел его в руках. Тогда Лебедь приподнялся и стащил с бруствера длинный сучок. Мурзик же достал из кармана шнурок.

Матерясь про себя, Захар приматывал штык к деревяшке. Лебедь курил, правая его нога почему-то дрожала, а Култышев просто смотрел в молочное небо, вертя в руках складной нож…

Слева и справа вдруг зашевелился народ. Часть бойцов вдруг поднялась полезла через бруствер в сторону немцев.

— А мы чего? — заволновался Захар.

— Сиди и жди. — Спокойно ответил Лебедь. — Сиди и жди.

Где-то в глубине наших позиций вдруг заиграла гармошка. Несколько нестройных голосов заорали: «По полю танки грохотали!».

— А это чего это? — нервно подпрыгнул Захар. — Мужики, чего это?

— Сиди и жди…

Немцы почему-то молчали. Тишина стала казаться невыносимой, как в этот момент где-то что-то ухнуло, засвистело и утро разорвалось — «Бамм! Бамм! Бамм!»

— Рота к бою! — закричал лейтенант.

Мужики медленно, ровно нехотя, встали.

— Да как же я с палкой-то… — простонал Захар, когда крепкая рука Лебедя схватила за шкирку.

— Сейчас в репу дам! — пообещал тот. И зашмыгал носом.

А Мурзик надел каску, прикусил ремешок и чего-то там замычал. На верхней его губе повисла капелька пота.

Взрывы долбили красными вспышками в белизне тумана.

— Батальон! По-пластунски! Вперед!

Спотыкаясь, он перелез через стенку окопа и, словно паук побежал вперед на четвереньках. В сторону раскатов.

Его тут же дернули за ноги и он плюхнулся рожей в грязь.

— Ползи, дура! И перед собой смотри! Мину увидишь — обползай!

— Ага. — Кивнул Захар, хотя мало что понял. Как же ее увидеть-то… Переползая через какие-то рытвины, он старался тыкать в каждый подозрительный бугорок штыком. Везло. Пока везло.

И тут артналет прекратился.

— Батальон! — где-то заорал комбат! — За Родину! Вперед, мужики!

Тут же его кто-то дернул за шкварник и подопнул.

Справа, слева, впереди, сзади раздался многоголосый рев:

— АААААААААААА!!!!!

Заорал и Захар, помчавшись сквозь туман неизвестно куда.

И тут же немчура открыла огонь. Вокруг засвистело, загрохотало, застонало. Краем глаза он успевал замечать, как рядом то и дело падают бойцы. Кто отброшенные назад свинцом, кто, взлетая на воздух.

Чья-то кровь брызнула в лицо теплым дождем. Моментом вдруг казалось, что больше никого не осталось, что он бежит один навстречу смерти. А все пули летят в тебя. Пару раз он споткнулся о мягкие тела убитых. Пару раз свалился в маленькие минометные воронки. И порвал штаны, пробегая через чертову колючку.

И вдруг земля пошла вверх. А в тумане вдруг показались сначала яркие вспышки, а потом и сами силуэты врагов.

Он орал, но бежал, не мигая, вытаращив покрасневшие глаза.

Он один!

А вот хрен! Не один! Кто-то уже прыгал в немецкую траншею, сбивая прикладом каску пулеметчику. Кто-то уже хрипло матюкался, с жутким хлюпом втыкая лопатку поперек гансовского лица.

Захар разбежался и, словно играя в футбол, со всей дури пнул высунувшегося невпопад немца. Тот хрюкнул и, взмахнув руками, упал вниз.

Не удержавшись, Захар свалился на него. И сверху упал кто-то еще. Выбравшись из-под тела, он увидал, что это какой-то незнакомый «кубарь», зажавший в руке наган.

Захар с трудом вытащил пистолет из руки убитого и побежал по траншее. Заскочив в какой-то тупичок, увидел безоружного немца. Тот заорал, подняв руки вверх:

— Рус, нихт шиссен, их бин коммунистен! Их бин нихт дойчен! Их бин остеррайх!

Захар растерялся, постоял пару мгновений, а потом выстрелил в австрийца два раза. И встал.

— Чего встал? — Рявкнул над ухом Лебедь.

— Да вот… немца убил… — растерянно ответил Захар, разглядывая окровавленное, лежащее перед ним тело.

— Ну и хер с ним! Правильно!

А потом прицелился и добавил в него еще пулю.

— Вперед!

И они рванули дальше. Пару раз выскакивали на них еще немцы. И Лебедь обоих кулаком сбивал с ног, а потом смачно добивал прикладом под каску.

И внезапно все кончилось.

Навалилась резкая тишина, прерывающаяся лишь стонами раненых да редкими хлопками выстрелов.

— Землетрясение… — непослушными губами вымолвил Захар.

— Чего?? — повернулся к нему Лебедь.

— Земля, говорю ходуном ходит… Как волны. Вверх-вниз. Вверх-вниз. Как волны… — и захихикал.

Лебедь посмотрел ему под ноги и, не целясь, выстрелил в землю. Передернул затвор и снова выстрелил.

Что-то шлепнулось Захару на щеку. Он машинально вытер ее и посмотрел на ладонь. Маленький кусочек человеческого мяса.

— Ты на фрица раненого встал. — Засмеялся Лебедь. — Вот тебе и качка морская.

Захар тоже нервно захихикал в ответ и сошел с трупа.

И тут голова Лебедя разлетелась в клочья. Тело его брызнуло фонтаном крови и грузно осело.

К траншее подбегали немцы. Снова началась пальба. А Захар побежал по траншее обратно, на ходу, пытаясь отстреливаться. Только выстрелов получилось два. На бегу он подхватил немецкий карабин и бил, бил по затвору ладонью. Завернув за угол, он вдруг вновь наткнулся на ганса.

Напуганное лицо показалось знакомым. Захар остолбенел:

— Ёж?! Ты?!

— Я… — то ли на русском, то ли на немецком ответил Ёж.

И тут плоский штык немецкого карабина с хрустом вышел из груди Захара.

А в небе появилось солнышко…