"Константин Ваншенкин. Воспоминание о спорте " - читать интересную книгу автора

Спорт рождает удивительное по своей естественности чувство людского
единения, близости. Совершенно незнакомые люди, возбужденно обсуждающие
перипетии матча, понимающие друг друга вполне. В театре это невозможно.
Единство зрительного зала распадается с последней репликой, с опущенным
занавесом. А на стадионе людям жаль расставаться. Не говорю уже о
комментариях по ходу действия. Когда-то сидящая впереди меня дама - иначе не
назовешь - почему-то повернула ко мне голову и сказала: "А Парамонов сегодня
не в дугу!..."
Бедный Парамонов!
Однако поведение спортсменов на поле и публики на трибунах было в наши
годы сдержаннее, не напоказ, как и вообще, в быту, на улице, что не
исключало истинной внутренней страсти.

И футболист, забивший гол,
В ту пору не имел понятия
О поздравленьях и объятиях,
А хладнокровно к центру шел.

Тогда было достаточно, если капитан пожмет руку отличившегося. Теперь
после гола - высокие прыжки, с ударом кулаком в воздух, бег по дуге,
команда, гоняющаяся за виновником восторга, догоняющая его, подминающая под
себя. Почти то же самое при забитом одиннадцатиметровом.
Тогда больше ценились невозмутимость, достоинство.
Близость зрителей друг другу невольно порождает близость к игрокам.
Одностороннюю? Скорее всего. Хотя ведь и спортсмен не может не испытывать
родственных, пускай и более обобщенных, чувств к зрителю. У зрителя они
резко выражены, конкретны. Вася Карцев, Саня Рагулин... Чувство
причастности. Наивное амикошонство болельщика. Право на фамильярность. Он
его заслужил. Он в любую погоду, под дождем и снегом, сидел, подняв
воротник, надвинув кепочку на глаза, прикрыв спину газетой. Он бывал горько
огорчен, разочарован, раздавлен. Он бывал счастлив, он вскакивал, размахивал
руками, радостно выкрикивая футбольное прозвище своего любимца.
Да, существует в спорте и это, в особенности прежде существовало.
Некоторые прозвища укоренялись на годы, будто из метрик взяты. Одни были
элементарно просты, вытекали из фамилии: Пономарь, Бобер, Сало, Стрелец,
Число. Другие происходили из особенностей манеры, силуэта, какого-либо
неизвестного широкой публике качества: Слон, Гусь, Глухой. Этимологическая
основа третьих за давностью лет затушевывалась: Чепец. Нечего говорить о
том, что эти клички были общеизвестны.
Дважды я присутствовал при попытке навязывания прозвища новому
футболисту. Совсем юного, только что появившегося в "Торпедо" Стрельцова
один из посетителей многократно и громогласно называл - Ломовой. Не
подхватили. Не было в нем этого, несмотря на тогдашнюю мощь и молодую
пробойность.
И еще раз, при явлении на футбольный небосклон ростовского СКА, а в
нем - блистающего Виктора Понедельника.
- Давай, Вторник! - сияя, вопил в течение всего матча здоровенный
малый. Вероятно, это казалось ему очень остроумным.
- Ты бы еще сказал "Пятница", - заметил наконец кто-то, и читавшие
"Робинзона" усмехнулись.