"Константин Ваншенкин. Во второй половине дня " - читать интересную книгу автора

По интеллекту дельфин приближается к человеку, это все ученые признают. Все
эксперименты подтверждают...
- И размеры мозга и характер извилин приближается к человеческому, -
сказала от двери Надя, - и запас слов у них больше ста...
Было уже темно, когда, взяв чемодан, собранный женой, и, как всегда,
даже не интересуясь, что туда положено, потому что потом в чемодане
оказывалось именно то, что нужно, Дроздов надел заграничный тонкий плащ, в
каких ходила сейчас вся Москва, и, секунду помедлив, выбирая между кепкой и
шляпой, отдал предпочтение кепке.
Олег сидел у себя, прильнув к "Спидоле", и с таким выражением лица,
будто передавали военную сводку, впитывал хриплое дыхание стадиона и
скороговорку комментатора. Дроздов потрепал его по волосам и, нагнувшись,
поцеловал куда-то в ухо, сын рассеянно улыбнулся и чмокнул отца в щеку.
- Ну, ладно, мать, поехал, - сказал Дроздов жене и, поцеловав ее, вышел
на площадку, уже, отрешившись, уже отсюда начав свой непривычный путь - к
юности. Обычно сидя впереди, рядом с шофером, он не смотрел по сторонам, а
что-нибудь читал или просматривал - ему всегда не хватало времени. Но сейчас
было темно, и он смотрел на влажный асфальт с отраженными в нем фонарями.
Шел меленький неощутимый дождь, но все же дождь - к удачной дороге - . и
когда проезжали по метромосту, слева, над Большой ареной стадиона, густо
дымились прожектора.
Да, давно не бывал он там, в своем маленьком северном городке. Двадцать
лет и два года. С того холодного дня поздней осени, когда красный товарняк,
громыхая, понес его и Кольку Пьянкова, и других ребят на юг, к Москве, и
неизвестно было, случится ли им вернуться. Впрочем, многие, и он в их числе,
не сомневались в этом, заботило другое: когда? Беспрерывно живущий в них,
как притихшая боль или радость, непременный день возвращения был далеко, за
метелями и дождями, за походами и фронтами, за операционными, за
госпитальными ночными палатами. Но этот день жил в них, и в тех, кого уже
нет сейчас, он жил до конца.
Два раза его задевало легко, можно сказать, царапало, и дальше
медсанбата он в тыл не углублялся, и той мартовской ночью, скорее утром, его
без памяти тоже доставили в медсанбат, но теперь он здесь уже не задержался,
а был эвакуирован в глубокий тыл, - санитарный поезд стучал на восток, за
Москву, за Волгу, на Урал.
Госпиталь, где он провалялся пять месяцев, находился в городе
металлургов, и это сыграло главную роль во всей дальнейшей жизни Дроздова.
Когда стало ясно, что, выписав, его вчистую демобилизуют по ранению, а
война еще не кончается, он в одну из долгих бессонных ночей - еще с тех пор
он пристрастился к бессоннице, - в одну из душных госпитальных ночей, твердо
решил не ехать к себе, на Север, а остаться здесь и учиться. Это было
отчаянное по смелости решение, но Дроздов принял его и принял бесповоротно,
он знал, что в своем городке ему будет легче, но там у него не было никаких
перспектив.
Он пришел в горком комсомола на костылях не для блезиру, а еще не
решаясь с ними расстаться, и его устроили на комбинат нормировщиком в
мартеновский цех. Здесь, в славном пролетарском городе, было много молодых,
здоровых ребят и мужчин в самом возрасте, потому что они варили сталь для
армии, для страны, и страна в свою очередь дала им бронь, хотя и бумажную,
но тоже достаточно прочную. Таких, как Дроздов, - раненых фронтовиков - было