"Константин Ваншенкин. Графин с петухом " - читать интересную книгу автора

сейчас, получив толчок, рванули вперед.
В общем, он втянулся, зацепился, поймал ту площадку и уже ехал, как
положено.
И пошли мелькать недели и месяцы, и семестры новой его жизни - теснота
электричек и метро, гомон столовых, торжественная утренняя тишина большой
двусветной аудитории, уходящей амфитеатром высоко вверх, освещенный морозный
город, и первая их работа, напечатанная в научном журнале, правда,
сокращенная до невозможности, изрезанная, но своя, первая, и там и его есть
труд, и его бессонница. И людные поэтические вечера в Политехническом, и
танцы у них в институте - под радиолу и свой оркестр, и вечерняя лестничная
площадка, и долгий разговор, и ее шепот о том, что волосы у него пахнут
талым снегом. А внизу белый двор, туда забрели с улицы двое и стоят,
обнявшись, среди белизны, очень долго, весь вечер, а возможно, это уже не та
пара, а иная совсем.
У них в институте приходящие письма раскладывали внизу в специальные
ячейки, по порядку, по буквам., Он стал перебирать целую стопку писем и
открыток на "Л" и вдруг, как тогда, в карантине, вздрогнул от ее почерка.
Он давно уже о ней не думал и не вспоминал, и может быть, именно эта
внезапность взволновала его. Он сунул конверт в карман, вытянул из пачки
"Прибоя" сплющенную папироску и выкурил ее в несколько затяжек прямо на
лестнице, где курить строжайше воспрещалось.
Письмо он вскрыл, когда началась лекция.
Она писала, что прочла сообщение о нем и их студенческой работе в
"Комсомольской правде", если это однофамилец, она просит извинения, но
думает, что это он, ее одноклассник. Она писала, что приезжает через неделю
на три-четыре дня к родственникам, и просила встретить ее.
Они шли по сухому весеннему тротуару. Они были теперь людьми одной
жизни, одной и той же, она, собственно, всегда жила в ней, а он пришел
недавно оттуда, где все не такое, где все не так. Теперь наконец они были
людьми одной жизни, но это не соединило, не сблизило их.
- Женился?
- Собираюсь. А ты?
- А я замужем. У меня сыну два года.
Он не понял, правда ли это.
- А кто муж?
- Ты не знаешь. Он учится в военном училище.
- Ишь ты, - удивился он. - Все же не отвертелась от армии. Любишь его?
- Я его уважаю, - ответила она серьезно.
Потом они сидели в кафе, в самом центре, пили - он водку, она портвейн
"777" - и вспоминали их городок, затемнение, кино, их встречу на вокзале.
Она теперь спокойно смотрела на него большими серыми глазами - не было
в них ни жалостливости, ни радостной преданности. Она долго рассматривала
широкий шрам, светлеющий у него на лбу, и сказала робко:
- Тогда этого у тебя не было.
- Тогда у меня много чего не было. Давай выпьем.
И когда она спросила про Пашку, ему не захотелось рассказывать о той
ночи. Он стал сдержан и часто находил удовлетворение не в том, чтобы
рассказать что-либо, а в том, чтобы промолчать.
Перед тем как проститься, он все же не утерпел:
- Что ж ты не приехала тогда?