"Константин Ваншенкин. Армейская юность " - читать интересную книгу автора

хотя оно и было заведомо временным.
Полдня на сборы. И вот мы идем к станции, а кругом народ, бегут
мальчишки и слышится женская жалостливая, сохранившаяся с неведомых времен
фраза; "Солдат гонят!..."
Теплушки - вагоны войны. Много раз потом грузились мы в них.
Стремительно неслись они к фронту и медленно ползли назад. Откатывается
тяжелая дверь, стоят и сидят в ее проеме солдаты, глядят на плывущие поля,
кружащиеся перелески, мелькающие разъезды.
Останавливаются спешащие люди, долго смотрят вслед военному эшелону.
Девушки машут платками.
А параллельно нашему составу, то обгоняя нас, то отставая, гремит
другой состав - на платформах не полностью укрытые брезентом танки и орудия.
Вот у разъезда овеянный славой гражданской войны, а теперь уже устаревший
бронепоезд. Вот поезд-баня. Вот навстречу полный страданий санитарный
эшелон. Поезда войны..., Училищу приказано: по всем правилам военного
искусства выстроить долговременную линию обороны на случай внезапного
контрнаступления противника на этом участке - несколько десятков километров
траншей и ходов сообщений.
В глухом лесу разбили зеленые брезентовые палатки.
Каждый взвод получил задание. И - на работу!
Пошел дождь, меленький, противный дождик. И все три недели, пока мы
строили оборону, он лил и лил, переставая на полчаса лишь за тем, чтобы
начаться снова.
Плащ-палаток тогда у нас не было. Сперва насквозь промокла шинель,
потом гимнастерка, белье, и все это уже не высыхало. Сушиться было негде,
разводить костры в темноте запрещалось.
Подъем - в четыре ноль-ноль. Содрогаясь, натягивали влажную одежду,
потом бежали за полкилометра на озерцо мыться, завтракали, брали инструмент
и шли работать. Часовой перерыв на обед, и снова работа до шести-семи часов.
Точили топоры, лопаты, разводили пилы. Ужин. И отбой в десять часов. Так
проходил день. Перед сном мы отжимали гимнастерки, брюки и портянки, клали
все это под себя, чтобы хоть немножко согреть собственным теплом, и
укрывались мокрой шинелью.
Дождь стучал по брезенту, и казалось, что лежишь внутри огромного
барабана.
За нашей палаткой, на задней линейке, была палатка командира батальона.
Это был высокий, прямой подполковник с седыми усами и подусниками, бывший
царский офицер, перешедший в первые дни Октября на сторону Советской власти.
По-моему, он был одинокий человек, к нему никто никогда не приезжал. С
ним в палатке жила собака, отличной выучки овчарка.
По вечерам подполковник заводил патефон. Сквозь шорох дождя и. стук
срывающихся с веток тяжелых капель слышна была старинная классическая
музыка.
Потом раздавались голоса - это возвращался какой-нибудь неудачливый
взвод, не успевший закончить свое задание за день.
Под все эти звуки мы с Сережей Юматовым засыпали.
По воскресеньям, когда у нас было больше свободного времени - норму
давали вполовину меньше, - подполковник выходил на переднюю линейку с
небольшим, стаканов на десять, мешочком махорки, развязывал его и говорил
баском: