"Казнить нельзя помиловать" - читать интересную книгу автора (Чертанов Максим)

...декабря 200... года, понедельник

В какой же реальности я нахожусь? Пол, диван, потолок - все как вчера. Спал сладко, крепко и видел во сне Ганнибала Лектера, с которым мы посетили скрипичный концерт, только музыканты играли не на скрипках, а на рапирах. Отныне трезвость - норма жизни! Тридцать раз отжался и пошел в ванную. Может, когда-нибудь и курить брошу.

Шлялся целый день в лесу, что возле моего дома. Купил какой-то готовой жратвы в коробочках. Пожевал без аппетита и набрал Маринкин номер. Занято. Каждые пять минут нажимал на "redial", но результат был тот же. С кем это она? Для Интернета у нее выделенный канал. Как можно столько трепаться? Что там происходит? Жучки нашли? Она лежит, мертвая, на диване, а по комнате ходят люди в штатском, роются в ящиках, фотографируют, трубка лежит на столе и издает бесконечные короткие гудки...

Наконец дозвонился и напросился в гости. Пришел, развалился с ногами на диване и закурил. Хозяйка отправилась варить себе кофе, мне чай. Традиция уже сложилась. Мои тапки, мой угол, моя чашка. Я к вам пришел навеки поселиться. Каким образом у нее в квартире всегда такая чистота, будто паркет только что натерли, пыль смахнули, кафель начистили? В следующий раз я приду к ней с цветами. Гость должен соответствовать приему.

- Был специалист по жучкам, - сказала Марина. За эти дни щеки у нее совсем запали, и линия от скулы вниз стала еще очаровательней. Зеленые линзы она сняла, глаза оказались бледносерыми. - Ты не мог дозвониться? Как раз проверяли связь. Все чисто, так что можешь начинать выкладывать новости. Кого убили? Как погода?

- Погода классная, - сообщил я. - Никого не убили. Может, все уже закончилось?

- Может быть, может быть, - пробормотала она с сомнением. - Знаешь, я вчера насчет судебного процесса в шутку сказала...а потом решила, что надо в самом деле попробовать. Не люблю, когда мне наступают на хвост! Я потому и с работы ушла, что не хочу играть по навязанным правилам. Знаешь, Ванька, я одобряю людей, которые борются за место под солнцем, потому что им нравится борьба. Но не понимаю тех, кто бьется без желания, из последних сил, потому что так положено, и кто-то велел... И почему люди не хотят оставить друг друга в покое?

- Браво, - сказал я, - ты великолепна. И почему, в самом деле, люди не летают, как птицы?

- Почему нельзя жить просто как нравится, если ты никого не трогаешь? Раньше я не понимала людей, которые уходят в монастырь. А теперь понимаю.

- Ты в монастырь хочешь пойти?

- Избушка в лесу - лучше. Я просто имела в виду, что люди не захотели жить по общим правилам и ушли в другой мир. А монастырь - это не мое. Я в бога вообще не верю. То есть активно не верю.

- Опять статья, - я покачал головой. - Ты рисковая женщина! По совокупности на вышак потянешь! Так уверена в своем генерале? И во мне? Вдруг я донесу?

- Уверена. И потом, проститутка - полезный элемент патриархального общества, так что навряд ли со мной что-нибудь серьезное сделают. А ты что - веришь в бога?

- Сам-то я типа агностик. Мне гипотеза бога представляется излишней. Она все усложняет без надобности. А что значит "активно не веришь"?

- Понимаешь, я в него не верю прежде всего из моральных соображений. Мне кажется настолько очевидным, что человек придумал бога по своему образу и подобию: этакое жестокое, мстительное, мелочное, злобное, тупое существо... Корыстное вдобавок!

- Да-да, - снисходительно кивнул я. - И если он есть - отчего допускает всякие злодейства, гибель маленьких детей... И ответные доводы церкви ты тоже, конечно, знаешь.

Глаза у Маринки сверкнули:

- На сотую долю процента я допускаю, что есть именно такой бог, какому в церквях молятся. Тогда он мне припомнит... Все, что я о нем говорила, как я его ненавижу. Знаю, очень многие не верят, но тоже на долю процента допускают - так они задабривают его на всякий случай, крестики покупают... золотые... Стараются прогнуться на всякий случай, как перед высоким начальством. Может, с этим начальством никогда не придется встретиться, но вдруг?

- Маруся, а нет ли у тебя мыслишки: вдруг какой-нибудь бог существует, и он захочет на тебе свое благородство и милость показать, возьмет да и простит твои богохульные слова, раз ты такая откровенная, да еще моралистка? - спросил я с любопытством. - И вообще ты как-то очень уж страстно о нем. Я не верю - так он меня и не беспокоит. Разве можно так ненавидеть то, во что не веришь? А ты на него злишься, будто он у тебя тыщу баксов занял и не отдает... Кстати, о птичках, - вспомнил я, - наш друг в седом парике довольно прозрачно намекал мне, что он - дьявол. Или, во всяком случае, представляет его интересы.

- Дьявол не такой, - сказала Марина с очаровательной детской серьезностью.

- Откуда знаешь, какой он? - невольно улыбнулся я. - Видела?

- Помню, в детстве ночь напролет читала "Мастера и Маргариту"... Потом подошла к окну, открыла его и вслух сказала, громко: "Нечистая сила, если ты есть, забери меня с собой!" Так уж наше поколение воспитывалось: дьявол - это Воланд... Хочет зла, а творит добро...

- Бог, дьявол... - усмехнулся я. - Типичный русский кухонный разговор!

- Ага. Соня и Раскольников, проститутка и молодой человек в поисках смысла жизни. Эх, забрала бы меня нечистая сила на самом деле! мечтательно произнесла Марина.

- Они, наверное, берут тех, кто не просится, - сказал я. - Как в нашем шоу!

- А я и просила, и верила, - она вздохнула очень грустно, безнадежно. - Знаешь, на днях смотрела триллерок один отечественный... Суть такая: люди начинают жить счастливо только после того, как умрут здесь, в этом мире. Умершие - они называются "форзи" - являются своим родным и уговаривают их совершить самоубийство, чтобы скорей стать счастливыми.

- Как-как называются? - переспросил я. Слово показалось мне интересным.

- Форзи, - повторила Маринка. - Иногда довольно жестко уговаривают. Герой сначала не верит в существование этих форзи. Потом верит, но сомневается, что после смерти ему будет лучше. А в конце концов соглашается и уходит.

- И он стал счастливым?

- Поскольку наше кино не такое тупое, как американское, сразу после выстрела в висок идут титры, и что там дальше, стал он счастливым или нет, - каждый думай как хочешь.

- Любопытно, - сказал я. - А к чему ты вспомнила этот фильм?

- Посмотрела я его, а потом мне вдруг захотелось сказать, как в детстве: "Форзи, явитесь ко мне! Забирайте меня, если хотите!" И не смогла произнести! Курю и думаю: "Зачем я буду вслух говорить всякую чушь? Ну а если это чушь, так что ж я боюсь ее произнести?" Получилось, что я так и так выхожу суеверной дурой: если скажу эту глупость, и если не скажу. В конце концов открыла окно и кричу в темноту: "Форзи, приходите! Я вас не боюсь!"

- Не пришли? - спросил я, сдерживая усмешку.

- Не пришли, - с сожалением сказала она. - А впрочем, откуда мне знать? Может, пришли. Может, они меня уже забрали. В другую реальность, про что Леха толковал...

Запал ее угас, блеск глаз совсем потух, и дальше отвечала она мне рассеянно, машинально, бубнила себе под нос, словно я в один миг стал ей неинтересен, противен и скучен. Я понял, отчего она раздосадована: слишком раскрылась в этом разговоре, на мгновение позволила мне смотреть на нее сверху вниз, снисходительно, выказала себя беспомощной и доверчивой, как белочка в лесу, а это не ее амплуа. И я пожалел ее еще сильней. Обычно люди, загоняющие себя в рамки, мне неприятны, я терпеть не могу распределения ролей, но Марина - совсем другое дело. Скорей утешить ее, упасть на спину, замахать в воздухе лапами, подставляя беззащитный живот! Продемонстрировать, что как бы ни была она слаба и несчастна - я слабей и несчастней стократ. Но как? Она глядит словно на врага. Сама заведет новую тему - подыграю. Ее голос первый, мой - второй. Пусть ведет. Давай, моя Кармен, наступи каблучком! Выдержу. Я не мазохист, но хочу, чтоб ты вновь обрела свое чувство превосходства. Иллюзорное чувство, ведь мы оба знаем: твое место внизу - вечно, вечно, вечно...

Тем временем она вполне овладела собой и огорошила меня очередным вопросом:

- Ванька, а ты на Леху глаз положил, да?

Ее настырное желание копаться в чужих делах было единственным, что меня в ней коробило. Но никто не может быть совершенством; должны же у нее быть какие-нибудь недостатки. Да я и сам виноват: если хотел избежать чрезмерной фамильярности - надо было с первой минуты вести себя иначе. Влетел - назад ходу нет. Делай партнеру приятное. Подыгрывай. Подружка с подружкой.

- Ну и как ты оцениваешь мои шансы? - кокетливо спросил я, поскольку она ожидала такого вопроса и такой интонации. Она была чутка и умна, но ее представление о таких, как я, было все же сформировано кинофильмами (примерно как мое - о женщинах легкого поведения.) А в кино я бы непременно делился с подружкой своими надеждами и чаяниями.

- Он не из ваших, - уверенно заявила Маринка. - Но шансы у тебя, возможно, есть... - Она поглядела на стенные часы.

- Ждешь гостей? - спросил я. - Мне уйти?

- Жду, - сказала она с таинственной улыбочкой, - но ты можешь не уходить. Я бы даже предпочла, чтобы ты остался. Было бы занятно.

- Нет уж, спасибо! - поморщился я. - Не любитель...

- Неправильно понял, darling. Я не своих друзей жду. Им я вообще велела теперь долго не приходить. Помнишь в "Чапаеве и Пустоте" про внутреннего мента и внутреннего прокурора? Так вот, мне мой внутренний профсоюз сказал, что я должна пойти в свой внутренний отпуск...

- Внутренний профсоюз - это классно, - восхитился я. - У меня, значит, тоже внутренний отпуск, а я не знал, как назвать мой статус. Это из-за нашей игры твой профсоюз так решил?

- Да. Зачем впутывать в эту историю посторонних людей? Еще скомпрометирую кого. А жду я сейчас наших с тобой общих знакомых. Девичник у нас сегодня запланирован - Таня с Лизой. Не все ж вам устраивать свои мужские тайные сборища. Лиза сразу не хотела играть, а теперь и Таня уже не хочет. Вот телевизионщики-то обломаются! Хотим договориться о тактике поведения. Ванька, не желаешь послушать? Я закрою тебя в спальне. Оттуда все слышно...

- Зачем?! Ты не поступаешь, как предательница? Где же твоя женская солидарность?

- Просто прикольно будет. Потом посплетничаем. Неужели не интересно услышать, о чем говорят женщины, когда одни остаются?! Хотя тебе, конечно...

- А если меня засекут?

- Я и не стану врать, что одна дома. Так прямо и скажу: Ванька, мол, дрыхнет в спальне.

- Ну если ты не боишься, что о тебе подумают плохо...

- Почему же плохо?! Ты удивительно хорош собой. Хоть и из Гадюкино все же Дориан. Может, я хочу, чтоб мне позавидовали! - она ослепительно улыбнулась.

- Ты змея... - я покрутил головой. - Вот потому вам никогда и не выползти из-под мужчинского ига, что вы друг с дружкой все соперничаете, причем из-за сущей чепухи.

- Ванька, они вот-вот придут. Говори быстро: остаешься или нет?

Я бы, конечно, не согласился на столь нелепое предложение, если б не мое намерение во всем угождать Марине. А не останься - не услышал бы чрезвычайно интересного разговора, который оказал влияние на все мои дальнейшие мысли и поступки. Значит - то была судьба.

Спальня оказалась неожиданно "буржуазная": уютная, темная, в гобеленовых обоях, с фантастических размеров кроватью, но без всяких особенных зеркал, кроме как на дверце громадного шкафа-купе. Никаких вам наручников на гвоздях или чего-нибудь в таком духе. Ничего-то я не понимаю в жизни куртизанок. Какая странная прихоть! Конечно, любопытно узнать, о чем толкуют женщины в своей компании. Надо думать, о мужиках - о чем же еще? Нет, не стать им господствующей расой, поезд уже ушел. За несколько тысячелетий рабыни так возлюбили свои золоченые цепи и бриллиантовые плетки, что добровольно от них не откажутся.

Не в этом дело. Просто у баб от природы отсутствует инстинкт завоевания, экспансии, преодоления, борьбы. А как без этого сделаться господином? Чтобы главенствовать, мало иметь силу: надо обладать желанием постоянно мериться этой силой с другими, применять ее по поводу и без повода, подчинять, покорять, завоевывать, ставить на колени.

Положим, Маруся-то способна всех строить и командовать. Но напрасно она видит во мне своего естественного союзника в необъявленной войне полов. Она умна, но все же воспринимает меня как "подружку" в мужском обличье. А в действительности мою психику от психики Артема отделяют миллиметры, а вот между мной и ею - бездонная, непреодолимая пропасть. По идее я для нее должен быть еще худшим врагом: Артему со товарищи она нужна хотя бы как самка, а мне не нужна совсем. Разве равнодушие не хуже угнетения?

Впрочем, мне трудно судить; меня никогда в жизни никто не угнетал. Маринка не ошиблась: я никакая не загнанная лошадь, я кошка, то есть кот, разгуливающий сам по себе; старый боец, потрепанный и одинокий; боец усталый, холодный и бессердечный, и горе неосторожному, кто попадет под мою лапу: в бархатных ножнах скрыто орудие, несущее смерть. Долго я занимался самоуничижением - хватит. Держитесь, вишневые глаза: пора выходить на тропу войны. Обольщение - всегда дуэль, захват, насилие моей воли над чужой. И доселе в моем послужном списке поражений не было.

Одни победы, но ни крупицы счастья. Позер, фат, самовлюбленный придурок! Так и треснул бы сам себя по башке - за пристрастие к красивым словесам в особенности. Долбаный Дориан Грей из деревни Гадюкино! Обругав себя за идиотское бахвальство, я улегся на кровать и открыл "Солярис". Подушки слабо пахли духами.