"Сергей Валяев. Тарантул" - читать интересную книгу автора

ребенок по имени Ю. Так странно я называл свою маленькую сестричку. Все её
называли Юлией, а я - Ю.
После того, как меня и Серова благополучно извлекли из-под грузовика,
выяснилось, что ничего страшного не произошло. Правда, поранили руки о
стекло и облились сладкой водой с головы до ног. Но ведь живы, слава Богу.
И, перевязав руки, нас отправили по домам. Колхоз так не дождался двух
молодых обормотов, которые мечтали свалить урожай картофеля в закрома
родины.
У меня был ключ. Я открыл ключом дверь, потому что у меня был свой
ключ, он у меня всегда был. Потом принялся возиться в сумерках прохожей.
Мне было неудобно с грубо перевязанными руками. На шум из ванной появилась
мама и назвала имя Лаптева. У неё был странный, мне незнакомый голос. Это
была не мама, это была чужая женщина, но в мамином атласном халате. Я
подумал, что ошибся квартирой. Потом почувствовал, как радиация стыда
прожигает меня насквозь. Как пульсирует кровь в порезах. Как спазмы обиды,
горечи и ненависти...
Нельзя быть хлюпиком, Алеша. Тогда это себе сказал. Нет, чуть позже.
Мы стояли на учебном плацу, разлинованному, как школьная тетрадка. За нами
лежали синие родные горы, а перед нами ходил майор Сушков. Был коренаст,
плотен, мужиковат, походил на колхозного тракториста. Но в полевой форме
десантника. С нашивкой "тарантула" - элитным знаком нашей 104-й дивизии
ВДВ. И краповым беретом набекрень. Майор долго ходил перед взводом, молчал,
потом заговорил. Красноречием он не блистал, но мы поняли, что бить младший
командный состав прикладом и ногами нехорошо, то есть службу надо нести
исправно.
- Ну, студент, - остановился передо мной. - Жить надоело?
- Никак нет, товарищ майор, - бодро отвечал я.
- Сомневаюсь я...
- Я хорошо бегаю, товарищ майор.
- От судьбы не убежишь, студент.
Я самоуверенно передернул плечами. Я не поверил старому и опытному
вояке, и зря.

Помню, как умирал...У меня ничего не болело. Боли не было. Был покой,
была дымчатая завеса, она медленно опускалась к лицу и колыхалась у самых
глаз, как тихая морская волана. У волны пританцовывал легонький морщинистый
старичок в домотканой рубахе, он был босиком, но следов не оставлял на
влажном и чистом песке; напевал странную песенку: "За морями, за долами
живет парень раскудрявый..."
Потом меня начало штормить. Волна накрыла с головой, поволокла по
камням. Поющий старичок исчез, и появилась боль, разрывающая меня в
лоскуты. Я визжал от боли, скулил от боли, плакал от нее. Я ничего не мог
поделать с собой. Валялся в клочьях плоти и памяти и видел себя,
впихивающего в развороченное брюхо сколки рубиновых звезд; видел себя,
визжащего от страха и боли, от стыда и ужаса, что это я, что таким могу
быть.
- Суки, - кричал я. - Миротворцы! Сделайте же что-нибудь! Что-нибудь!
Мне больно! Больно!
Боль раздирала меня, как раздирает тело пуля с неправильным центром
смещения.