"Мика Валтари. Черный ангел " - читать интересную книгу автора

рассеянно перелистывала страницы древних фолиантов, разглядывая рисунки,
сияющие золотом, лазурью и киноварью. Она - Анна Нотар. Ее воспитывали как
будущую жену императора. Ничего другого о ней сказать нельзя.
- Ее звали госпожа Гита, - начал я. - Она жила на улице, которая вела
к монастырю францисканцев. В серой стене ее дома было только одно
зарешеченное окно и окованная железом дверь. За этим забранным
металлическими прутьями оконцем была комната госпожи Гиты - убогая, словно
монашеская келья. Целыми днями эта женщина громко молилась. Она распевала
псалмы и крикливым голосом из своего окна осыпала оскорблениями прохожих.
Лицо ее было ужасно. Она перенесла какую-то болезнь, которая сделала ее
кожу рябой и мертвой. Это было не лицо, а кошмарная маска. На лице этом
живыми остались лишь глаза.
Чтобы хоть чем-то занять себя, госпожа Гита часто ходила в город за
покупками; ее сопровождала черная рабыня с корзиной своей хозяйки в
руках, - продолжал я. - Госпожа Гита всегда надевала в таких случаях плащ,
сшитый из разноцветных лоскутков; этот ее плащ и головной убор были так
густо увешаны картинками и медальонами с изображениями святых что еще
издали слышалось позвякивание...
Шагая по улице, она улыбалась и что-то бормотала себе под нос. А когда
кто-нибудь останавливался и начинал разглядывать ее, она впадала в ярость и
осыпала зеваку страшными проклятиями. Она называла себя шутом Господним.
Францисканцы оберегали ее, поскольку она была богатой женщиной.
Родственники позволяли ей жить, как она хочет, ибо она была вдовой и за ее
деньги опасаться не приходилось: они были вложены в семейную торговлю
шерстью и надежно размещены у банкиров. Во Флоренции все знали госпожу
Гиту - все, кроме меня, ведь я был здесь чужаком.
Нет, я ничего не знал о ней, когда мы познакомились, - уверял я
Анну. - Однажды она увидела меня на Понте Веккио и увязалась за мной. Я
думал, что она сумасшедшая. Она хотела всучить мне подарок, маленькую
статуэтку из слоновой кости, которой я залюбовался в одной из лавок. Нет,
ты не сможешь этого понять. Как мне объяснить тебе, что произошло тогда
между нами?..
Я был еще молод. Мне едва исполнилось двадцать пять лет. Я стоял на
пороге зрелости, но давно уже распростился со всеми надеждами. Глубоко
разочарованный, я начал ненавидеть черные капюшоны и бородатые лица греков.
Ненавидел круглую голову и тяжелую тушу Виссариона. Ненавидел запах
пергамента и чернил. Там, где я ночевал, я просыпался каждое утро в смраде
пота, грязи и испражнений. Стояло знойное, душное лето. В Ферраре я пережил
чуму и любовь. Теперь я не верил уже ни во что. Я ненавидел даже самого
себя. Ненавидел рабство, цепи, оковы плоти. Но разве ты сможешь это понять?
Она пригласила меня к себе домой, - продолжал я свой рассказ. - В ее
монашеской келье был деревянный топчан, на котором эта женщина спала, вода
в глиняном кувшине и засохшие остатки пищи на полу. Но за кельей было много
прекрасных, роскошно убранных комнат, окна которых выходили в окруженный
стеной сад с журчащими ручейками, зеленеющими деревьями и щебечущими
птичками в клетках. Точно также и за бормотанием и хихиканьем госпожи Гиты
скрывалась мудрость отчаявшейся женщины, которая, страдая от невыносимой
душевной боли, превратила себя в шута Господня. В молодости она была
прелестной, богатой и счастливой женщиной, - говорил я, выполняя просьбу
Анны Нотар. - Но ее муж и двое детей умерли за несколько дней от той самой