"Казимир Валишевский. Царство женщин " - читать интересную книгу автора

"Допетровская Русь прошла к новой России через публичный дом", - сказал
Герцен. Это преувеличение; однако, уже из того, что сообщено мною о
происхождении и правах этой необычайной наследницы,[10] призванной
продолжать царствование Петра, уже ясно, что нельзя совершенно отрицать
некоторой справедливости в словах ядовитого публициста. Было высказано
сомнение в ценности некоторых приведенных мною свидетельств. Но вот одно,
которое уже недоступно никаким сомнениям. Я заимствую его из официального
сочинения, содержащего в себе избранные выдержки из переписки русских
государей. Само собой разумеется, что выдержки не могли быть заведомо
доброжелательными. 18 июня 1717 г. Петр пишет жене из Спа, где он лечился, и
поручает отвезти письмо любовнице, которую отсылает от себя по совету
докторов, запретивших ему до поры до времени "всякую домашнюю забаву".[11]
Вот ответ Екатерины:
"Что же изволите писать, что вы метресишку свою отпустили сюда для
своего воздержания, что при водах, невозможно с нею веселится и тому верю;
однако ж больше мню, что вы оную изволили отпустить за ее болезнью, в
которой она ныне пребывает, и для лечения изволила поехать в Гагу, и не
желала бы я (о чем Боже сохрани!) чтоб и галан[12] той метресишки таков
здоров приехал, какова она приехала". Довольно ядовито сказано, но Екатерина
не злопамятна, что показывают заключительные строки письма: "А что изволите
в другом своем писании поздравлять имянинами старика[13] и шишечкиными,[14]
и я чаю, что ежели бы мой старик был здесь, то б и другая шишечка на будущий
год поспела".[15]
Мы, очевидно, далеки от Людовика XIV и Марии-Терезии, даже от
мадемуазель ла Вальер и наименее наставительных образов, завещанных
любовными приключениями тех времен Западу. И я остаюсь при убеждении, что
подошел насколько возможно ближе к истине в портрете этой невероятнейшей из
императриц, который пытался нарисовать и к которому уже не думаю
возвращаться. К сожалению, полагаю, что пробелы и неясные точки останутся в
нем всегда. Герцен упоминает еще о лубочной картине, виденной им в гостинице
и наводящей на размышления. Она представляет Петра, сидящего за столом,
уставленным яствами и бутылками, и Меншикова, приводящего ему "на закуску"
дебелую красавицу. Внизу подпись: "Верный подданный уступает любимому им
царю самое что у него ни на есть драгоценное". Эта картина, если она
существует, заключает в себе все, что есть достоверного в прошлом Екатерины
Первой до ее возвышения на степень супруги и государыни.
В 1702 г. ее звали Марфой, и от дома пастора Глюка до лагеря
завоевателя Ливонии она исполняла обязанности девушки, приученной к самым
грубым домашним работам, а вместе с тем не отказывавшей в услугах более
интимного свойства, в которых никогда не отказывали особы ее положения. К
концу следующего года Петр привез ее в Москву, где у нее, вне брака,
родились дочери Анна и Елизавета, и где ее перевел в православие поп
Василий, впоследствии архимандрит Варлаам. Только тогда она приняла имя
Екатерины. С Петром она была обвенчана в 1712 г. Здесь я буду говорить о
том, что она представляла из себя, уже будучи самодержицей всероссийской.
По словам Кампредона, она не умела ни читать, ни писать, но после трех
месяцев упражнения научилась прилично подписывать государственные
бумаги.[16] К дипломатическим свидетельствам можно отнестись с сомнением и
не без причины. Но вот еще свидетельство, уже неопровержимое: это книга
приходно-расходная комнатных денег императрицы Екатерины - за время от 1722