"Казимир Валишевский. Царство женщин " - читать интересную книгу автора

поступками Девьера, чтобы устранить всех участников заговора. У него были,
кроме того, старые счеты с португальцем, с которым ему пришлось поневоле
породниться, выдав за него свою сестру. Девьер был арестован. Обвинительный
акт против Бесчастного был образцом уголовного процесса того времени.
Девьера обвиняли в том: 1) что он не только не был в печали при жестокой
болезни параксизмуса ее величества, но и веселился и плачущуюся Софью
Карлусовну (Скавронскую), племянницу императрицы вертел вместо танцев и
говорил ей: "Ненадобно плакать". 2) В другой палате сам сел на кровать и
посадил с собой его высочество великого князя и нечто ему на ухо шептал; в
тот же час и государыня цесаревна Анна Петровна в безмерной быв печали и
стояв у стола плакала; и в такой печальный случай он, Девьер, не встав
против ее высочества и не отдав должного рабского респекта, но со злой своей
предерзостью говорил ее высочеству, сидя на той кровати: "О чем печалишься,
выпей рюмку вина..." 4) Его высочество напоминал, что его высочество
сговорил жениться, а они за нею (за невестою его) будут волочиться, а его
высочество будет ревновать".
Все эти обвинения служили, конечно, только предлогом, чтобы начать
розыск с его обычными приемами - пыткой и кнутом. В застенке Девьер
признался в своем сообщничестве с Толстым и Бутурлиными. Последний, имевший
влиятельных родственников, отделался ссылкой в свои поместья. Двое других
были "лишены чина, чести и деревень" и сосланы Сибирь. Относительно Девьера
еще прибавлено по приказанию Меншикова: "Девьеру, при ссылке учинить
наказание, бить кнутом".[43]
Но казалось, очевидным, что и обе цесаревны принимали участие в
заговоре. Испуганный герцог Голштинский поспешил вступить в соглашение с
временщиком через посредство Бассевича, Меншиков оказался сговорчивым,
согласившись на то, чтобы обеим цесаревнам было выдано немедленно по
миллиону и чтобы они не были забыты при установлении порядка будущего
престолонаследия. Герцог даже добился утверждения обещания, данного Петром,
поддержать при случае притязания его (герцога) на шведскую корону. Все это
должно было найти себе место в завещании императрицы, новую редакцию
которого составил Бассевич. Меншиков же взял на себя заботу о подписании его
государыней. Наконец, из миллиона, назначенного принцессе Голштинской,
фаворит выговорил себе 60 000 рублей, не ожидая, что ему скоро придется
ответить за это мошенничество.
Все это происходило в первых числах мая. Екатерина умерла, и тотчас же
завещание, устанавливающее права Анны и Елизаветы, на тот случай, если бы
Петру Алексеевичу пришлось умереть без наследников, было прочитано в
присутствии членов императорской фамилии, членов Верховного Совета, Сената,
Синода и Генералитета. Завещание явно нарушало закон престолонаследия,
установленный Петром Великим, а также закон естественный, вовсе не упоминая
о законных дочерях Ивана, старшего брата, перед которыми было оказано
предпочтение незаконным дочерям меньшего брата. Сапега, не отходивший от
смертного одра императрицы, утверждал, что она ничего не подписывала. Но
большинство было удовлетворено признанием, наконец, прав сына Алексея. Все
поздравляли молодого императора, как поздравляли Екатерину, а народ принял
это новое царствование так же, как предыдущее, не спрашивая о причинах.
Секретарь императорского кабинета, Макаров, уведомил о восшествии на престол
Петра главное лицо тогдашней Москвы - графа Мусина-Пушкина любопытным
письмом, где Петр II является одновременно государем по завещанию, по