"Иван Валентинов. Мертвая вода (Сборник "НФ-18")" - читать интересную книгу автора

- Не знаю... Гришку какого-то звал, что ли...
Так и кончилось. Но теперь Зыбин-Егоров подумывал о бегстве. Однако ему
снова повезло. Две пули клюнули - одна в плечо, другая между ребер.
Ранения были легкими, но он попал в областную больницу, а когда стал
выходить на прогулки, познакомился с сотрудниками обкома партии. И как-то
в задушевном разговоре посетовал, что не больно грамотен, а очень бы хотел
поучиться. Сделано это было вовремя: шел набор в совпартшколу. И, выйдя из
больницы, Егоров-Зыбин получил путевку. К документам его прибавилась и
почетная грамота за геройство, проявленное в борьбе с бандитизмом.
Годы учебы в Москве пролетели быстро. Сначала слушатель Егоров дичился,
был замкнут и необщителен. Но потом осмелел. Помогли, как ни удивительно,
врачи. Однажды на осмотре старичок-невропатолог обратил внимание на шрам,
пересекавший висок, и спросил, не жалуется ли Егоров на память, не
досаждают ли ему головные боли. Получив отрицательный ответ, нахмурился, с
сомнением пожал плечами и что-то записал в карточке, Зыбин вышел из
кабинета и тут его осенило: ведь это же спасение! Спасение раз и навсегда!
Что взять с человека больного, раненого в голову? Позабыл, как зовут
друга? Ну, что же, бывает... И при следующем медосмотре Зыбин повел себя
по разработанному заранее плану: бывают, знаете ли, прямо-таки провалы в
памяти. И в то же время на способности не жалуется - пожалуйста, готов
решить трудную задачу или по истории партии ответить...
В карточке появилась запись: "Явления частичной амнезии. Последствия
черепного ранения и контузии". Теперь Егоров-Зыбин был застрахован. Да он
к тому времени почти полностью перевоплотился. Не мешало чужое имя.
Привык. Отбросил прошлое. Отбросил ли? От Зыбина не осталось ничего, кроме
тайной ненависти ко всему, что окружало его теперь. Зыбин видел и понимал,
как наливалось зрелой силой Советское государство, видел и чувствовал, что
чужие и враждебные ему идеи, мысли, дела стали кровным делом миллионов
людей. Он был как будто таким же, как они, и в то же время, отщепенцем,
врагом. Со временем он даже привык к тому двойному существованию: на людях
- один, наедине с собой - другой. Но где-то, в тайниках души, теплилась
надежда - вдруг настанут перемены, вдруг то, что кажется сегодня
монолитно-прочным, завтра пошатнется, даст трещину...
Близилось завершение учебы. Надо было думать, куда попросить
назначение. В родные края возвращаться не следовало. Ему предложили
остаться в Москве, давали отличную работу. Он отказался, "Поеду в
глубинку, там люди нужнее...". Оценили: "Правильно решает Егоров,
по-партийному!"
На новом месте, под Орлом, Зыбин быстро стал человеком уважаемым и
известным. И не только по должности. Был он скромен, семьи не имел, жил в
маленькой, скупо обставленной квартирке. Для товарищей находилось, когда
требовалось, теплое и верное слово. Многих охотно ссужал деньгами. Смущало
людей только одно: никто и никогда не видел Зыбина смеющимся. Он и
улыбался редко, скупо. Казалось, что точит его тайное горе или болезнь.
Ему хотелось жечь и уничтожать колхозы, взрывать и ломать машины,
мучить и убивать людей. А он толково руководил строительством, добивался
новых, лучших машин и получал их, заботился, чтобы и горожане, и
колхозники жили привольнее, зажиточнее, веселее. И скрыто живший в Егорове
человек ничего не мог поделать, петому что постоянно пребывал в страхе -
стоит ему только показаться хоть на миг, как все увидят и закричат: "Вот