"А.И.Уткин. Большая восьмерка: цена вхождения " - читать интересную книгу автора

претендуя на место одного из хозяев в холодном западном доме.
Где место России в открывшемся цивилизационном многообразии мира?
Российская интеллигенция безусловно тяготеет к определенному ответу: на
Западе, в Европе, нашем общем доме, откуда в Россию пришли культура,
религия, письменность, наука, важнейшие идеи. Этой дорогой страна идет,
начиная с Петра Первого. Главным смыслом происшедшего в 1991 году, как и
последующих попыток реформ в России, было нежелание народа жить в изоляции,
признание привлекательности западных ценностей, отношение к Западу как
носителю "секретов" производства, ведущего к благополучию, близких идеалов и
многих завидных качеств. Но опыт 90-х годов никак не однозначен. И снова
внимание обращено к российской интеллигенции. Может ли она помочь России
избежать участи оказаться во "второсортной Европе", избежать опасности
ощутить


10

себя чуждой латино-германской основе Запада, опасности быть вытесненной
политически и культурно к вечной мерзлоте северо-востока Евразии?
Дважды в критические периоды своей истории российская интеллигенция
пыталась оценить опыт служения своей стране. Первый раз - в "Вехах" (1908
г.) и во второй раз - в сборнике "Из глубины" (1918 г.) лучшие и наиболее
ответственные, наиболее далекие от авантюризма попытались понять, как
откликалась "душа интеллигенции, этого создания Петрова - ключ к грядущим
судьбам русской государственности" (С. Булгаков) на катаклизмы, катастрофы
русской истории. Третья такая попытка должна быть предпринята сейчас.
Провозвестником и творцом феноменальных перемен 1988- 1991 годов,
коренным образом изменивших судьбу страны, стала наша интеллигенция, которая
исполняла свое предназначение и долг так, как она его понимала.
Характер русской-советской интеллигенции сложился под воздействием двух
обстоятельств, внешнего и внутреннего. Внешним было давление
государственного пресса периода насильственной модернизации, жестокой
внутренней регламентации и Гулага. Это обстоятельство предопределило
органический антикоммунизм ушедшей в метафорическое и буквальное подполье
интеллигенции, в продолжение исконных традиций недоверия к властям, борьбы с
ними, закрепления психологии подполья. Бессильная ярость многих десятков лет
молчания 20-70-х гг. заставила русскую интеллигенцию (как прежде ее
предшественников в царской России), дать "Ганнибалову клятву" неприятия
тупого государственного насилия, неприятия коммунизма и борьбы с ним.
Отсутствие шансов на допуск к национальной сцене, ограничение пользования
печатным станком, фактическое неучастие в определении судьбы народа - не
могли не вызвать пароксизма отчаянной неприязни к партократии. Однако не на
истовых коммунистов обрушился гнев интеллигенции в тот день, когда ослабли
запреты. Что толку в ненависти к амебообразным коммунистам 80-х годов?
Истовые уже ушли естественной дорогой. Единственным оправданием обладания
властью коммунистами, потерявшими революционность, стал патриотизм. Драмой
поколения стало то, что праведный гнев российской интеллигенции обрушился
именно на это главное самооправдание однопартийной диктатуры, на патриотизм.