"Проф.Н.В.Устрялов. Революционер-демократ" - читать интересную книгу автора

требование - живая связь со средой, на которую опираешься, - было для него
труднее выполнимо, чем недосягаемей возвышались его взгляды над уровнем
социально близкого ему круга людей, и чем дольше длилась его разлука с
родиной.
Печатью Герцена, горящей и жгучей, отмечены три десятилетия нашей
общественной мысли, из коих одно - годы лондонской типографии - называли
даже периодом его "литературной диктатуры". Своей "школы", обособленной и
завершенной, он, правда, не создал. Для школы, доктрины, для партии он был
слишком индивидуален, утончен, адогматичен, даже противоречив. Он называл
Прудона "автономным мыслителем революции". Эта кличка очень подходит к нему
самому. - "Я не учитель, я попутчик", - говорил он про себя. Он оплодотворил
своими идеями различные течения русской прогрессивной мысли, но целиком не
уместился ни в одном из них. Вместе с тем "скептическое посасывание под
ложечкой" лишало его той волевой одержимости, которая бывает характерна для
больших исторических деятелей в решающие исторические моменты. Постоянно
тосковал он по "практическому действию", но единственной доступной ему
формой дела оказывалось слово, и притом слово больше обличения, чем системы
и программы. На то были причины не только объективные, но и субъективные, в
свою очередь, конечно, связанные с его эпохой и его средой. Историческая
репрезентативность его огромной фигуры бесспорна.
Его уподобляли Фаусту. Действительно, фаустовское начало жило в его
натуре, деятельной и беспокойной. Но позволительно прибавить, что это был
Фауст, еще более, чем у Гете, не преодолевший в себе Мефистофеля. Его
аналитическая мысль, строптивая и настойчивая, направлялась на все и на вся,
подтачивая и разъедая подчас и собственные свои основы. "Медузины взгляды
скептицизма" скользили за ним по пятам. Эту сторону его духовного облика
выразительно подчеркнул после смерти его Достоевский:
"Рефлексия, способность сделать из самого глубокого своего чувства
объект, поставить его перед собой, поклониться ему и сейчас же, пожалуй, и
посмеяться над ним, была в нем развита в высокой степени".
Чтобы ближе понять Герцена, нужно вспомнить его эпоху, исторические
корни его общественного бытия.

2

Герцен - человек сороковых годов, но с терпкой гражданской закваской
людей двадцатых и в исторической обстановке, по преимуществу, пятидесятых и
шестидесятых. Его колыбелью было дворянское помещичье гнездо с легким
запахом барского вольтерьянства и едкими впечатлениями крепостных "передней"
и девичьей, где его прозвали "доброй ветвью испорченного дерева". Маем жизни
его выдался декабрь 1825 года. Дух воли и будущего бродил тогда по России:
"казнь Пестеля и его товарищей окончательно разбудила сон души моей".
Свобода, революция, Шиллер, Плутарх, "Думы" Рылеева, "полубог Пушкин" -
такова гвардия его отрочества и ранней юности, таковы его "первые мечты,
пестрые, как райские птицы, и чистые, как детский лепет". Заря пленительного
счастья, ватага Карла Моора и богемские леса романтизма, дерзанье ошибаться
и мечтать. Заповедь - себе: "будь горяч или холоден". Дружба с Огаревым до
смерти, восторженная клятва на Воробьевых горах: пожертвовать жизнь на дело
свободы. Героические дети. Незабываемые минуты. Неистребимый жизненный
фундамент.