"Лев Успенский. Братски Ваш Герберт Уэллс" - читать интересную книгу автора

"Люди как боги", и его приспешник - министр Руперт Кэтскилл, и философ
Беркли с очаровательной леди Стеллой, и самоуверенные лакеи, шоферы Ридли и
Пенк... Попав уэллсовским чудом в мир "людей-богов", в мир коммунизма, они
объявили ему идиотскую и кровожадную войну. Бессильные, они рвались
уничтожить светлый мир, превратить в колонию, населить ханжами, гангстерами
и проститутками, застроить биржами, борделями, полпивными, загадить и
замусорить... Они ненавидели свет ядоносной пресмыкающейся ненавистью... А
сколько таких в реальной Англии?!
Между теми и другими стоял мистер Барнстэйпл - помощник редактора в
"Либерале", этом "рупоре наиболее унылых аспектов передовой мысли" Англии.
Он тоже попал в страну людей-богов. Он заранее, в мечтах, любил эту страну,
но и опасался ее... Мистер Барнстэйпл, воплощение английской порядочности;
куколка, так причудливо напоминающая мистера Уэллса; ласковая, но и
ироничная самопародия, может быть совсем непреднамеренная.
Оказавшись среди людей-богов, он нашел в себе силы стать на их сторону
и отречься от "своих", стать на сторону Утопии. Решительно, до конца, до
самоотречения.
Мне было нечего терять: я и начал с той анатомии Англии, которую нашел
в творчестве самого Уэллса.

"Мы знаем, - писал я, - тысячи тысяч добрых, умных, безукоризненно
честных Барнстэйплов двадцать четыре года смотрят со своего острова на
Восток, на ту страну, где живем мы, как на мир, населенный привлекательными
и опасными, потому что не до конца понятными, "людьми как боги"... Они
защищали нас от нападок шиберов и джингоистов, как Ваш Барнстэйпл у
"Карантинного утеса" Утопии. Но им все время казалось: наши пути никогда не
сойдутся.
А вот они сошлись, дорогой мистер Уэллс (простите, я чуть было не
написал, почтительно и с великой приязнью, "дорогой мистер Барнстэйпл"!), и
теперь предстоит решить, как же поступить целой стране добрых, прямодушных,
прекраснодушных Барнстэйплов перед лицом общей трагедии? Позвольте же через
Ваше посредство обратиться к ним от нас, в надежде, может быть несколько
опрометчивой, помочь нашему общему делу..."

ОНИ И МЫ

В те дни я жил образами Уэллса, но ведь не только ими. В те месяцы все
мы, люди фронта, особенно точно и живо ощутили себя в почетном ряду русских,
всех русских настоящего и прошлого: и латников Куликова поля, и гренадеров
Багратионовых флешей, и солдат Танненберга и Сольдау. Блоковские скифы
стучали в наши души:

"Когда б не мы, не стало б и следа от ваших Пестумов, быть
может..."

Эти Пестумы Европы, увитые розами Возрождения, звенящие терцинами Данте
и сонетами Петрарки, снова попали под угрозу, страшнейшую из всех. И
сознание высокой "должности" народа нашего, столько раз "державшего щит"
между варварством и цивилизацией, столько раз проливавшего кровь лучших
сынов своих, чтобы Чосер мог спокойно писать "Кентерберийские рассказы", а