"Лев Васильевич Успенский. Записки старого петербуржца " - читать интересную книгу автора

- именно они".
* "Гражданку такую-то" (франц.).

Когда это пришло мне в голову, я призадумался.
Да, конечно, воспоминания больших людей подобны письмам Наполеона. Но
- кто его знает? - может быть, то, что живет в памяти человека среднего,
можно сравнить с такой домовой бухгалтерской записью, особенно если в ней, в
памяти этой, отражается не обычное время, а великий переломный период
истории - живая половина нашего века? Так, может быть, все-таки - "ту
райт"?
Я взглянул в окно. Там был перегруженный трамваями, автобусами,
машинами мост Лейтенанта Шмидта, и - правее - Академия художеств со
сфинксами из Древних Фив, и - левее - гранитная стела, против места, где
стояла "Аврора" в октябрьскую ночь. Там был Ленинград. И если я не стоял
рядом ни с кем великим за всю мою жизнь, то с чем-то великим - с
Ленинградом - я не только стоял рядом. Я жид им и в нем.
И тут доказательства тому, что писать - надо, дождем посыпались на
меня. Всех их - несчетное множество; я приведу лишь некоторые.

Семьдесят лет
Я родился в Петербурге, на Бассейной улице *, в зимнюю вьюжную ночь 27
января девятисотого года, считая по юлианскому календарю. А за три дня до
этого, существенного лишь для семьи межевого инженера В. В. Успенского,
события тихий профессор физики Александр Степанович Попов в шхерах возле
тогдашнего Бьерке (потом оно стало Койвисто, потом - Приморском) впервые в
мире связался по беспроволочному телеграфу с сидящим на камнях в заливе
броненосцем "Генерал-адмирал Апраксин". Передал на судно и принял с судна
вести.
* Список старых и новых названий улиц, мостов и набережных Ленинграда,
упоминаемых автором, дан в конце книги.

Теперь же, лет через шестьдесят с небольшим, я сижу в покойном кресле,
и экран моего телевизора - правнук поповского "грозоотметчика" - мерцает,
и я вижу на этом экране, как открывается лючок в космическом корабле и из
него в бесконечность мира выкарабкивается человек в скафандре и мчится
вокруг Земли с непредставимой скоростью, и там, за его плечами, за его
головой, намечается - точь-в-точь такое, как на глобусе, - восточное
побережье Черного моря и степи Кубани, и завитые спиралями циклонов облака
над моей Землей, и что-то еще никогда не виданное и потому почти
неразличимое на неопытный глаз...
И я вижу совсем близко от себя камни, валяющиеся на поверхности Лупы. И
я слышу "Интернационал", передаваемый не из Москвы, а оттуда, с лунного
лика, где столько тысячелетий человеческий взор различал то рыбака с
неводом, то дровосека с вязанкой, то Каина с Авелем на плече...
День в день через три года после моего появления на свет японские
крейсера блокировали "Варяга" и "Корейца" в Чемульпо. Через четыре года и
неполных одиннадцать месяцев поп Георгий Гапон привел тысячи безоружных
людей под дула винтовок под окна Зимнего дворца... Четырнадцать с половиной
лет спустя грянул в Сараеве выстрел гимназиста Принципа, открывший первую
мировую войну. Еще два с половиной года - и кончилась царская Россия. Еще