"Лев Успенский. Шальмугровое яблоко (Сборник "Ф-72")" - читать интересную книгу автора

Марусе Бронзов, предупредивший, что ни в коем случае нельзя эти
"ограничения" пытаться насильственно отменить. Это опасно. О тех почти
двух годах надлежит молчать; случаи такого "вагабондизма" могут
повторяться...
Коноплев так и остался жить "с вырванными двумя годами". Врачи, весьма
заинтересовавшись им, добились того, что его устроили на работу в
"Ленэмальер-Цветэмаль" по его же специальности. Его не без труда и
хитростей убедили, что он уже был тут бухгалтером и что именно отсюда его
вырвала катастрофа 17 декабря, случившаяся будто бы в 1936 году. Она-то и
вытравила предыдущие дни и месяцы из его памяти. Все это было, конечно,
ложью, но типичной "ложью во спасение".
Ну, что же? Он и стал _так жить_. И довольно легко примирился со своей
_странной отличкой от других_ - человек, потерявший _два месяца_!
А чего тут особенно волноваться? Два месяца, шестьдесят один день,
подумаешь, какая пропажа! Что он потерял-то с ними? Восемь походов в бани
на Фонарный; десять или двенадцать посещений парикмахерской на площади
Труда... Пятнадцать семейных ссор, двадцать мирных вечеров, когда они с
Мусей вдвоем принимались за Светку... Сотни две бумажек с подписью
"А.Коноп...", ушедших в разные места из "Ленэмальера"... Да, может быть, и
к лучшему, если всего этого будет поменьше?
Так жил он, так прожил последние предвоенные годы и грозовую полосу
войны. После заболевания Коноплева освободили вчистую от военной службы, и
он вместе с Мусей и Светочкой ездил в эвакуацию, сидел в этом диковинном
по названию, а за три года ставшем даже милым Мордвесе, хлопотал о вызове
в Ленинград, дрожал за свою драгоценную "жилплощадь", вернулся весенним
вечером на свой Замятин, как все старые ленинградцы, переживал заново
встречу с Невой, Адмиралтейством, Исаакием...
Странная штука - жизнь! И пришел он в то же самое полутемное помещение
"Ленэмальера", и сел в свое старое кресло перед тем же самым столом, перед
которым сидел и _до войны_...
И за повседневными делами так плотно позабыл все когда-то бывшее, что
даже в последние дни, когда на него стали сыпаться из ниоткуда непонятные
и грозные _шальмугровые яблоки_, ему и в голову не пришло хоть как-нибудь
связать их в самых робких предположениях с _той, первой, совершенно
реальной_ своей тайной.
Зато с той большей быстротой завеса вдруг поднялась перед ним после
ночного разговора с дочкой. И тут обыкновенный человек вдруг усомнился: а
действительно ли он такой уж _обыкновенный_? А может быть... Он не знал
еще, в чем же заключается эта его _необыкновенность_; ведь никому было не
известно, где он был, что делал в те два таинственных года.
Что он, бродил, как нищий безумец? Непохоже! Скрывался где-то тут же, в
Ленинграде или Москве? Немыслимо, исключено: его убежище было бы
моментально открыто.
Боже, воля твоя! С конца 1934 по 1937 год! А ведь экспедиция профессора
Светлова отбыла из СССР на неведомый остров как раз в апреле 1935 года. И
в Москве благодаря удивительному сцеплению случайностей Светлову пришлось
заменить заболевшего хозяйственника и финработника (финработника!) неким
А.Коноплевым. Это все совпадения?
Нет, возможно, возможно! В ленинградской телефонной книжке подряд стоят
10 Коноплевых, из них 3 "А" и 2 "А.А.". Да, но нога? Звездообразный шрам