"Глеб Иванович Успенский. Земной рай" - читать интересную книгу автора

Он решился жениться, обновить свою жизнь; для этого он пошел и взял
Софью Васильевну, которой самой некуда было идти и которая без посредства
Павла Иваныча должна бы была погибнуть, как муха, или весь век потихоньку
поливать цветы и утрачивать румянец. Румянец этот первоначально был
"поражен" "счастием", видя его в сорокапятилетнем Павле Иваныче, и стал
громко и горько плакать; но когда был поставлен под венец и спрошен:
"согласны ли", - то отвечал, что "согласен". После этого он перестал
плакать, сказал себе "ну, что ж!", окаменел, одеревенел и, в качестве
пустого сосуда, начал наполняться интересами супруга. Окаменение и
одеревенение являются прямым результатом житья под чьею-либо властью.
Софья Васильевна не могла избегнуть его, но зато самая власть, взявшая ее,
была изумительно ничтожна: она требовала только одного, и именно только
того, чтобы Софья Васильевна признавала ее за эту власть в то время, когда
все считают ее за ничто. Софье Васильевне незачем было беспокоиться, что
муж пьян и разобьет голову, прибьет ее и проч.: Павел Иваныч не пил ни
одной капли; незачем было ей тревожиться хозяйством, устройством спокоя,
благоденствия:
все это было устроено прежде ее прихода; ей нужно было только слушать
ропот Павла Ивановича на современность, и лучше ежели бы она не понимала
его. Софья Васильевна была счастлива и в этом отношении, ибо ропот Павла
Иваныча был лишен всякой логики. Разозленный, например, сразу множеством
новых явлений, он в бешенстве ходил по комнате и вопиял:
- Железная дорога! Ну что такое железная дорога?
Железная дорога, железная дорога! А что такое? в чем дело?., неизвестно!
Отвечать что-нибудь на такие фразы или возражать на них - вещь весьма
не безопасная, ибо Павел Иваныч и сердится на железную дорогу собственно
только потому, что она, наряду с другими явлениями, тоже как будто
возражает ему и мешает с прежнею ясностью видеть кругом себя. Софья
Васильевна не понимает ничего и молчит.
А Павлу Иванычу легче: его слушают.
Таким образом, у Софьи Васильевны не оказывалось никакой заботы, кроме
заботы слушать брюзжания Павла Иваныча, и, следовательно, румянец ее и
знакомство с перешейками нашли самый подходящий приют для себя, тем более
подходящий, что одеревенение Софьи Васильевны уничтожило и ту тень труда,
которая для нее могла заключаться в заботе слушать Павла Иваныча. Она
слушала его и не слыхала ничего, и это было отлично.
Так и пошла ее райская жизнь.
Избавленная от всяких забот и трудов, Софья Васильевна могла спать,
просыпаться, обедать и опять спать: окаменение ее росло и делалось
способным воспринять самые раздражающие брюзжания Павла Иваныча, делало их
даже незаметными, несмотря на то, что, согласно с беспрестанным наплывом
новых явлений, они делались как-то бестолковее и длиннее. Разоренный ум
Павла Иваныча, ободренный сначала появлением Софьи Васильевны, с течением
времени снова почувствовал потребность подкрепить себя чем-нибудь новым,
помимо Софьи Васильевны. Загроможденная железными дорогами, новыми судами,
нотариусами и проч., мысль Павла Иваныча выводила его то к необходимости
лечиться, ставить банки, пиявки, то к необходимости усерднее прибегнуть к
богу и, наконец, совершенно неожиданно для него самого, привела его к
убеждению в необходимости построже смотреть за женой. Это было до того
ново и до того во власти Павла Иваныча, что ему снова стало покойнее и