"Сергей Юрский. Западный экспресс" - читать интересную книгу автора

- Устали вы воевавши, Степан Алексеевич, что ж вы едете-то с
Москвы? Там теперя самое хорошо, в Москве-то. Всем, кто воевал, награды
будут давать.
- Э, Андрей Степанович, а сами-то вы чаво тогда с Москвы драпаете как
фриц? Вот и получали бы наградку - мядалек, да поболе.
- А это я вас провожаю, Степан Алексеевич. А после вернуся в
Москву, приду к товарищу Сталину и скажу: "Вот я весь отвоевался, и
ничего мне боле не надо, а дайте мне что положено.
А что положено, то вы сами знаете". А товарищ Сталин положит мне руку
на темя и скажет: "Отдыхай, Андрей Степанович, теперя отдыхай, а после
разыщут тебя и что положено, не сомневайся, вручат".
У всего вагона слезы на глазах, и у артиста на ресницах блеснуло.
Умиление. А второй тенорок похрипывает:
- Нет, Андрей Степанович, товарищ Сталин сперва положит тебе руку на
темя, а потом маленько придавит, а потом и вовсе пригнет тебя и скажет:
"Повоевал ты, ну и правильно, а теперя я тебя так согну, чтоб вспомнил ты,
кто ты есть, и знал свое место".
Только теперь стало слышно, как стучат колеса, как дребезжит
расхлябанное стекло в окне тамбура. Все разговоры смолкли, и тихо стало в
вагоне. И все смотрят, а не видят. Внутрь себя каждый смотрит и не знает,
как ему поступить. Это страх. И в меня он проникает, хотя я не вполне
понимаю, что, собственно, произошло. Но что-то произошло. Сидит Степан
Алексеевич с открытым ртом и никак закрыть его не может. Не то что-то сказал
артист. Провалился спектакль. Вернее, не спектакль, а провалился зрительный
зал, вагон то есть, провалился в какую-то дыру молчания и тоски.
"Царицыно! Царицыно дачное! Следующая - Красный строитель!"
Ух, как пошел народ на выход! Смотри-ка, это, оказывается, все почти до
Царицына ехали. Впереди еще Битца, Бутово, Щербинка,
Подольск. Нет, смотри-ка, все в Царицыне сошли. Осталось несколько
человек всего. И одинокие солдатики.
И мы с папой-мамой в углу. Только отец сидит какой-то странный.
Почесывает то голову, то бородку, плотно губы сжал и смотрит в окно...
Мы идем по пыльной дороге к деревне, и еще издалека слышно - патефонный
голос поет:
Хороши весной в саду цветочки,
Еще лучше девушки весной.
Встретишь вечерочком
Милую в садочке,
Сразу жизнь становится иной.
Я очнулся от тяжелого короткого сна. В купе было душно, и подушка была
совершенно мокрая. Мое путешествие в Европу началось. Поезд подходил к
Смоленску.

Смоленск - Минск

В семидесятые, самые застойные, годы я вдруг стал писать. Прозу.
И не статьи, не рассказы, а сразу целые повести. В стол. Без всякой
надежды опубликовать и - клянусь! - без малейшего желания их кому-нибудь
показывать. Несколько лет они пролежали даже не напечатанные на машинке, а
просто в тетрадках, исписанных от руки. Я был слишком занят. Родилась дочь