"Джон Апдайк. Кентавр" - читать интересную книгу автора

непроницаемый ореол. От пламени на столе и на стенах родились резкие
треугольные тени. Придерживая рукой в перчатке жестяной щиток, Гаммел
прищурился и без защитных очков поглядел на раскаленную шипящим пламенем
сердцевину лодыжки Колдуэлла. Его мертвенно-бледное лицо решительно
сморщилось, одержимо сверкали колючие глаза. Колдуэлл посмотрел вниз и
увидел, как тонкая прядка седых волос упала Гаммелу на лоб, поредела и
исчезла, словно растаяла в струе дыма. Механики молча смотрели. Казалось,
этому не будет конца. Теперь Колдуэлл почувствовал, что ему горячо:
раскаленная жесть жгла ногу. Но, закрыв глаза, он представил себе
мысленно, как стрела сгибается, плавится, ее молекулы расползаются. Что-то
маленькое, металлическое звякнуло об пол. Тиски, сжимавшие ногу, ослабли.
Он открыл глаза и увидел, что горелка погасла. Желтый электрический свет
казался коричневым.
- Ронни, намочи, пожалуйста, тряпку, - сказал Гаммел и объяснил
Колдуэллу: - Остудим эту штуку и тогда вытащим.
- У вас золотые руки, - сказал Колдуэлл. Голос его прозвучал неожиданно
слабо, и похвала вышла какая-то бескровная.
Он видел, как Ронни, одноглазый плечистый малый, взял промасленную
тряпку и окунул ее в ведерко с черной водой, стоявшее поодаль, под второй
лампой. Блики света заметались и запрыгали в возмущенной воде, словно
рвались на волю. Ронни подал тряпку Гамеллу, тот присел на корточки и
приложил ее к стержню стрелы. Холодные струйки потекли в ботинок,
раздалось шипение, и ноздри защекотал слабый приятный запах.
- Ну вот, теперь обождем минутку, - сказал Гаммел и остался сидеть на
корточках, бережно придерживая штанину Колдуэлла над раной. Колдуэлл
посмотрел на троих его помощников - третий вылез из-под автомобиля - и
жалко улыбнулся. Теперь, когда страдать осталось недолго, он снова
способен был чувствовать смущение. В ответ на его улыбку они нахмурились.
Для них это было все равно, как если бы автомобиль вдруг попытался
заговорить. Колдуэлл отвел глаза и стал думать о далеком: о зеленых полях,
о Харикло, некогда стройной и юной, о Питере, - когда мальчик был совсем
еще маленьким, он сажал его в стульчик на колесиках, к которому был
приделан руль, и, подталкивая раздвоенной палкой, катал по улицам под
каштанами. Они были бедны и не могли купить коляску; сынишка научился
рулить, не рано ли? Он беспокоился о сынишке, когда не был слишком занят.
- Ну, Джордж, теперь держитесь, - сказал Гаммел. Стрела подалась назад
и выскользнула из раны, полоснув по ноге болью. Гаммел выпрямился, красный
не то от жара горелки, не то от удовлетворения. Трое его тупоголовых
помощников сгрудились вокруг и смотрели на серебристый стержень с
окровавленным кончиком. Лодыжка Колдуэлла, наконец-то освобожденная, сразу
обмякла, расслабла: ботинок как будто медленно наполнялся теплой
жидкостью. Боль окрасилась в другой цвет, ее спектр сулил исцеление. Его
тело это понимало. Боль, ритмично пульсируя, подступала к сердцу - дыхание
природы.
Гаммел нагнулся и поднял что-то с полу. Поднес к носу, понюхал. Потом
протянул Колдуэллу. Это был еще не остывший наконечник стрелы.
Трехгранный, отточенный до того, что ребра изгибались плавными дугами, он
казался слишком изящным, чтобы нанести такую рану. Колдуэлл заметил, что
ладони Гаммела в пятнах от напряжения и усилий; лоб тонкой пленкой покрыла
испарина. Он спросил: