"Джон Апдайк. Кентавр" - читать интересную книгу автора

хотела сказать мне (глаза у нее были такие круглые), но не сказала,
пощадила меня, превратилась в дерево без единого слова. Едва ли я
сознавал, что Пенни способна на это, и только во сне мне открылась
самоотверженность ее любви: хотя она так юна, хотя мы так недавно
коснулись друг друга, хотя я ничего ей не дал, все же она готова на
самопожертвование. И я радовался всем существом, сам не зная чему. Словно
мазок яркой краски был брошен на полотно моей жизни.
- Вставай, солнышко, вставай, радость моя!
Мамин голос снова стал ласковым. Блестящий серый подоконник был,
конечно, холодный как лед - я знал это, как будто уже коснулся его. Солнце
поднялось чуть выше. Дорога расстелилась сверкающей розовой, как семга,
лентой; а лужайка перед нашим домом была похожа на кусок старой наждачной
бумаги, которым счищали зеленую краску. В ту зиму снег еще не выпадал. Я
подумал - может, зима так и будет бесснежная? Интересно, бывало ли это
когда-нибудь?
- _Питер_!
Теперь в мамином голосе звучало нешуточное раздражение, и я кубарем
скатился с кровати. Оберегая свою кожу от прикосновения ко всему твердому,
я кончиками пальцев вытащил ящики тумбочки за стеклянные шишки, похожие на
граненые кристаллы замерзшего аммиака, и стал одеваться. Мы жили в обычном
фермерском доме, только чуть более благоустроенном. Верхний этаж не
отапливался. Я стянул пижаму и постоял немного, чувствуя себя мучеником;
это был как бы горький упрек в том, что мы переехали в такую дыру. А все
из-за мамы. Она любила природу. Я стоял голый, как будто хотел выставить
ее глупость напоказ перед всем миром.
Если бы мир смотрел на меня, он подивился бы, почему живот у меня
словно исклеван большой птицей, весь в красных кружках величиной с мелкую
монету. Псориаз. Само название этой аллергии, какое-то чуждое, нелепое,
язык сломаешь, делало ее еще унизительней. "Унижение", "аллергия" - я
никогда не знал, как это назвать, ведь это была даже не болезнь, а часть
меня самого. Из-за нее мне почти все было вредно: шоколад, жареная
картошка, крахмал, сахар, сало, нервное возбуждение, сухость, темнота,
высокое давление, духота, холод - честное слово, сама жизнь была
аллергенной. Мама, от которой я это унаследовал, иногда называла это
"недостатком". Меня коробило. В конце концов виновата она, ведь только
женщины передают это детям. Будь моей матерью отец, чье крупное оплывающее
тело сияло безупречной белизной, моя кожа была бы чиста. Недостаток
означает потерю чего-то, а тут мне навязали что-то лишнее, ненужное. В то
время у меня было на редкость наивное понятие о страдании: я верил, что
оно необходимо человеку. Все вокруг страдали, а я нет, и в этом исключении
мне чудилось что-то зловещее. Я никогда не ломал костей, был способным,
родители души во мне не чаяли. Вот я и возомнил себя счастливцем, а это
казалось опасным. Поэтому я решил, что мой псориаз - это проклятье. Чтобы
сделать меня мужчиной, бог благословил меня периодическим проклятьем по
своему календарю. Летнее солнце растапливало струпья; к сентябрю грудь и
ноги у меня были чисты, не считая едва видных зернышек, бледных, почти
незаметных, которые под холодным, суровым дыханием осени и зимы снова
давали всходы. К весне они бывали в пышном цвету, но солнце, пригревая,
уже сулило избавление. А в январе надеяться было не на что. Локти и
колени, где кожа больше всего раздражалась, покрывались коростой; на