"Эйвинд Юнсон. Прибой и берега " - читать интересную книгу автора

***

Теперь горы на западе поглотили остатки дневного света. Зеленый цвет
сгустился в синеву, потом стал черным, ветер стекал вниз, в сторону пролива,
сливаясь там с восточным ветром, ветром поздней осени. Зажигались звезды,
одно созвездие за другим. Свет из большого дома, озаряя внутренний двор,
широкой полосой струился в открытые ворота наружной ограды. Дом ей в
незапамятные времена построили боги - иначе говоря, иноземные зодчие. Свет
нес с собой звуки - будь сейчас темно, было бы тише. Шум ее празднества
плыл, скользил в полосе света. В пирушке участвовали ее мастеровые и
управляющие - второстепенные лица, статисты. Она еще не повелела отнести
себя на носилках к гроту позади дома, где низвергались четыре потока, в
прохладной воде которых она омоет ноги. Рабы ждали, выстроившись вдоль стен.
В доме пели, кифары еще не начали фальшивить. Скоро она позовет его -
осенний зов, думал он теперь, - и еще несколько листьев опадут с его ствола,
кружась, осыплются наземь, без всякой пользы. Она чокнутая, думал он,
чокнутая. Кретинка этакая. Но он не устоит - будет жить мгновеньем, а не
загадывать на десятилетия вперед.
Он подставил бороду ласковому ветерку с гор и почувствовал легкий
озноб. Скоро опять наступит осень. А с ней - большое празднество в гроте на
Укромном Островке, они поплывут туда на лодке, будут пьянствовать и
заниматься любовью. И она ножницами обрежет минувший год, обрежет время и
отметит это пирушкой, совратительница, шлюха. И будет щебетать, раздевшись
догола, и разыгрывать юную, хотя и многоопытную девицу.
Он резко повернулся спиной к дому. Перед ним уходила вниз, к прибрежным
скалам, сумрачная долина. И снова он услышал внятный голос - гул прибоя. На
северо-востоке горели огоньки, неодолимое глазом расстояние по временам
гасило их. Мимо этих островов он когда-то проплыл во мраке и буре.
Провались все в тартарары! - подумал он и, сплюнув, зашагал по
тропинке, поднимающейся вверх к гребню горы на западе. Пусть ее зовет меня,
черт с ней, думал он. Пропади она пропадом. Обрыдло мне все, мочи нет.
Горный ветер все еще дышал теплом, теплом дышали камни, однако его
знобило, он плотнее стянул на себе хитон - рубаху без рукавов. Можно бы
сходить за плащом. Да нет, за плащом сходить нельзя. Сандалии скользили по
стертым камням, местами тропинка отсвечивала белым. Здесь, на большей
высоте, ветер ощущался сильнее. Он миновал луг, потом лесную прогалину, и
его окружило шуршание листвы; ступать стало мягче, но вдруг он зашиб ногу о
камень и выругался. Выше в горах, поднимавшихся с левой стороны, послышались
голоса - это перекликались пастухи. Глухо звякнул колокольчик; его
передернуло. Он подумал - мимолетно, - где они, его спутники, те, кто выжил,
если кто-то выжил. Вспомнил - мимолетно - матросов и солдат, бывших в ту
пору под его началом.
Утонули, рассеялись, сгинули. А я еще здесь.
Он по-новому ощутил реальность этого вечера, стряхнул с себя вялость, и
из мешанины чувств, подобно комкам в тесте, подобно камешкам в тесте,
выделилось недовольство: оно густело, как густеет перестоявшее,
перебродившее вино. Пришел гнев. Так случалось часто. Гнев приходил, чтобы
оградить его от тоски, от горя, от отчаяния. Остановившись, он стукнул себя
кулаком по волосатой ляжке. Боль облегчила душу. Он подставил лицо ветру -
так ищет ветра парус, - быстро подставил его ветру и подумал: ну и ветер,