"Эрнст Юнгер. Годы оккупации" - читать интересную книгу автора

экономические теории, обнаруживая свою сущность, оказываются средствами,
мотивами для одухотворения мира. Временные постройки сносятся; на сцену
выходят санкционирующие силы. Искусство, архитектура, философемы могут
обрести новую достоверность лишь тогда, когда осознается неподвижный центр
покоя; их неудовлетворительность в условиях движения принадлежит к числу
благоприятных примет.

К числу примет относятся также и настроения близкого конца. Они
нарастают по мере развития кризиса и достигают апокалиптических масштабов во
время мировых кризисов. "Подобное повторяется в каждое тысячелетие", -
сказал мне однажды в Норвегии Кельзус.[68] Для стиля нашего времени
характерно, что эти настроения конца ограничены тем, что связано с техникой.
Однако она лишь иллюзорный предлог; техника не несет нам ни погибели, ни
спасительного блага. Тут действуют причины посильнее. О подъеме и упадке
нельзя судить с эмпирической точки зрения. Здесь спорят между собой
поверхностный оптимизм и всесильный страх.

Ценность настроений конца и гибели, как и во времена пророков, лежит в
плоскости высшей педагогики; она заключается в необходимости направить свой
взгляд в иную сторону, искать иной помощи, к чему побуждает сознание того,
что нам не по силам справиться с великим испытанием. Эти настроения
заставляют задаться вопросом, насколько тщательно, умно, ответственно наш
бренный план повторяет план мироздания, и уводят в те сферы, где простое
воление и простое знание оказываются недостаточны.


Кирххорст, 11 июня 1945 г.

Иезекииль. Видение, описанное в первой главе, носит кентаврический
характер: взаимопроникновение магического и духовного мира. Нижняя половина
но сит магический характер: оцепенелость, близость зверя и дивных каменьев,
магнетизма, наглядности. Верхняя половина достигает горных высот.

Магический характер носят также операции четвертой и пятой глав:
геомантические приготовления к осаде Иерусалима, в особенности сожжение и
упрятывание волос, на которое то и дело натыкаешься при чтении.

В этом отношениии Иезекииль принадлежит к гораздо более древнему слою,
чем Исайя и Иеремия, то же самое и в отношении его наклонности к обрядовости
и законоблюстительству в духе книги Левит. Отсюда, возможно, открывается
доступ для прикосновения к глубинам древней Месопотамии.

Кентаврический характер заключается в том, что он из мира магии
дотягивается до сфер более высоких и свободных. Дуализм изначального
откровения проходит через весь текст этого пророка и проливает свет на его
позицию, изучение которой не менее важно, чем изучение позиции Исайи и
Иеремии. У всех троих в центре внимания находится катастрофа, которая у
Исайи воспринимается в основном как стихийная, у Иеремии же как
политическая. Иезекииль охватывает магические явления, которые сопровождают
эту катастрофу и с которыми мы вновь сталкивались в нынешние годы под