"Эрнст Юнгер. Годы оккупации" - читать интересную книгу автора

Кирххорст, 6 мая 1945 г.

Дороги все еще переполнены выходцами из концентрационных лагерей. Те,
кто думал, что страну наводнят шайки грабителей, насколько я могу судить
отсюда, ошиблись в своих предсказаниях. Эти люди, скорее, кажутся мне
радостными, словно восставшие из мертвых. Утром к нам на двор зашли шестеро
евреев, освобожденных из Бельзена. Самому младшему было одиннадцать лет. С
изумлением ребенка, никогда не видевшего ничего подобного, он жадно
разглядывал детские книжки. Наша кошка также вызвала у него величайшее
удивление, словно перед ним предстало некое поразительное фантастическое
существо.

Эта встреча потрясла меня; я словно заглянул в окно, через которое
стала видна вся бездна пережитых ими лишений. "Число пострадавших не имеет
значения" - вот еще одно высказывание, которым я понапрасну подставил себя
под удар критики. Но она справедлива даже в психологическом плане, поскольку
только вид отдельного человека, нашего ближнего, способен дать нам понятие о
всемирном страдании. В богословском плане она означает, что отдельная
личность может взять на себя страдание миллионов, стать равновесной ему,
преобразить его, придать ему смысл. Это образует барьер, потайную
камеру-одиночку посреди статистического, бескачественного, плебисцитарного,
пропагандистского мира с пошлой моралью, в котором люди боятся слова
"жертва". Но и в наши дни чудовищная сумма страданий обретет смысл только
при условии, если мы увидим, что были люди, которые из области чисел перешли
в область значения. Только это и может возвысить над катастрофой и вывести
ее за пределы пустого круговращения, из того водоворота, в который
втягиваются все новые толпы мстителей.


Кирххорст, 7 мая 1945 г.

Как сообщают русские, они обнаружили в Берлине трупы д-ра Геббельса и
его семьи, которые умерли, приняв яд.

Я снова размышлял над отдельными этапами этого знакомства. Оно началось
со шпандауского диссонанса и закончилось шесть недель тому назад, когда он
запретил упоминать обо мне в прессе в связи с моим днем рождения.

Франке, погибший впоследствии на посту командира южноамериканской
канонерки, все время приставал ко мне, чтобы я сходил на собрание, где
выступал Геббельс, хотя и знал, что я не ожидал от этого ничего
замечательного. Однажды мы все-таки поехали в Шпандау.[24] Вероятно, это
было довольно скоро после того, как знаменитый "доктор" перебрался в Берлин.
По крайней мере зрелище оказалось поучительным: как этот маленький кобольд
сумел захватить массу, в значительной части представлявшую "коммуну", как он
ее повернул и привел в исступление. Такого у нас вообще, и в частности в
Пруссии, не видывали. Социал-демократы, напротив, строили свои выступления
как научно-просветительские. Тут коммунисты поняли, что они упустили, и
начали подражать, но они уже опоздали. Потом я также слышал речь Тельмана, в