"Ф.Г.Углов. Живем ли мы свой век" - читать интересную книгу автора

город - остался ночевать в мастерской. Лежал на спине, оглядывал сквозь
стеклянный потолок небо, непривычно мерцавшее звездами. Сон не приходил.
Лежал час, другой - ворочался с боку на бок... Вот уже и край неба на
востоке занялся молочно-лиловой полосой, а Виктор все не спал.
Не спал он и в следующую ночь, и в третью, четвертую... Шесталов ездил
в Москву, продал еще несколько картин Сойкина, у них появились деньги. И
немалые. Но радости не было. Сердце у Виктора гулко колотилось, в висках
стучала кровь. По ночам он и лежать спокойно не мог. Полежит час-другой -
встанет, завернувшись в простыню, бродит по мастерской. "К врачу сходить, -
мелькнула мысль, но тотчас ее отогнал. - Что - врач!.. Волнения! Слишком
много волнений за один только месяц!.."
Постепенно положение нормализовалось, теперь под утро Виктор засыпал.
Тут и персональная выставка подоспела. Небольшая она была, но заметная. На
ней-то и познакомился художник с профессором Чугуевым. Но вскоре случилось
событие, вновь выбившее Сойкина из колеи: скончался Богданов. Рано утром в
мастерскую позвонил аноним, говорил зло и развязно: "Умелец! Слышал?.. Умер
Богданов. Совесть твоя ни о чем тебе не говорит? Подлец ты, вот ты кто!" - и
бросил трубку.
Городская газета поместила некролог. Богданов - фронтовик, кавалер двух
орденов Славы. Тысячи людей хоронили художника-героя.
Сойкин на похороны не пошел. У него заболело сердце. Тупо ныло под
лопаткой, левую руку морозило. Никогда с ним такого не было. Не знал, что
это серьезно, думал - пройдет.
С двумя бутылками коньяка пришел Шесталов. Смеялся над хворобой
молодого друга: "В твои-то лета - сердце!.."
Наливал по полной, предлагал выпить.
Проходили дни; с болезнью отхлынула радость обретения квартиры,
мастерской. Чуть отпустила боль сердца, пошел в Союз. Там на видном месте
висел портрет Павла Богданова, обрамленный черной лентой. Павел смотрел на
Сойкина с чуть заметной и, как показалось Виктору, презрительной улыбкой. В
груди Сойкина похолодело. "Здравствуйте!" - сказал он художникам, сидевшим в
кабинете председателя. Никто ему не ответил. Бледный, он опустился на диван.
Видел демонстративную враждебность вчерашних товарищей. "Мастерскую...
простить не могут", - бежали в голове мысли. Но тут мелькнула страшная
догадка: "Винят меня в смерти Богданова!.."
В лицо бросился жар, левая сторона груди заныла. Сойкин поднялся,
направился к выходу. На пороге ему сделалось плохо - он привалился к косяку
двери. И... потерял сознание.
Художники вызвали "Скорую помощь", ему сделали укол, но сознание не
возвращалось. Виктора доставили в больницу...

Как-то после ужина наши приятели гуляли по этажам, осматривали клинику.
На первом этаже в холле, где помещалась раздевалка и на лавочке частенько
сидели приехавшие из других городов больные, в этот поздний вечерний час
никого не было. Один только старый таджик сидел в углу, ожидая кого-то.
Друзья подошли к нему, поздоровались.
- Кого ждете, дедушка? - обратился к нему Молдаванов. Старик
неторопливо поднялся, величаво склонил на грудь голову, выражая почтение и
благодарность за внимание. По-русски он говорил плохо, с трудом подбирая
слова: