"Анатолий Удинцев. Розыск (Повесть, Сб. "Поединок", 16)" - читать интересную книгу автора

первым делом стаканец хрр-ясь, огурчиком со смородиновым листиком -
хрум-хрум!.. И точно Исус Христос босыми ножками по требухе прошел! А
потом ужо и пельмяни из глухарятинки со свининкой, и все тебе остальные
двадцать четыре удовольствия!
Рыбаков слушал хвастливые разглагольствования Ржавого и чувствовал,
как текут слюнки. Ему вдруг нестерпимо захотелось вонзить зубы в головку
лука или, еще лучше, целиком, прямо с кожурой, съесть несколько лимонов.
"Похоже, цинга начинается, - подумал он, - надо хоть прошлогодней
клюквы на болотинах пособирать, подвитаминиться, а то дело дрянь будет..."
И еще ему захотелось поесть по-человечески - чтобы и белая, до хруста
накрахмаленная скатерть, и вилка, и нож, и красивая женщина рядом.
"С ума можно сойти! Ведь почти полтора года я не ел вилкой!" -
неожиданно пришла мысль.
- Чё пожелашь, сэр, коньячку али водчонки? - спросил его Селезнев,
споласкивая водкой банку из-под тушенки.
- Лучше коньяку.
- Ну тогда и я за компанию с тобой побалуюсь... Держи!
Николай выпил коньяк залпом и закусил шоколадом. Ржавый же процедил
свою порцию через зубы, прополоскал коньяком рот, пожал недоуменно
плечами, долил в банку водки и выпил.
- Мрр-р! Вот это другой коленкор пошел!.. А коньяк твой - моча
мочой!.. Однако мясцо разогрелось, не грех и закусить...
Он снял котелок с огня, разломил пряник и окунул его в мясной бульон,
погружая в него и кончики грязных пальцев с черными ободками под ногтями.
Рыбакова чуть не стошнило. Он переложил пряники на клапан рюкзака,
взял крышку котелка и ножом нагреб себе мяса.
- Брезговаешь, значит? А раньше-то ничего, не брезговал, -
ухмыльнулся Селезнев.
Рыбаков ему не ответил, согнул крышку консервной банки так, что
получилось подобие ложки.
"Господи, скорее бы выбраться из этого кошмара! - думал он, обжигаясь
тушенкой. - Поесть бы как раньше - в приличном ресторане, чтобы и музыка,
и салфетки крахмальные, и шампанское в серебряном ведерке со льдом..."
- Ну что, тяпнем еще? - перебил его размышления Ржавый. Разомлевший
от еды и выпивки, он полулежал на боку, лениво подбрасывая сучья в огонь.
- Давай, по полстакана, да и поспать надо. Устал я. Слышь, Леша, а
сколько нам еще до железки шлепать?
- До железки-то? - переспросил Селезнев, разливая водку. - До
паровозов-тепловозов, паря, еще верст триста с гаком... Ну да не боись!
Мы, почитай, уже выбрались. Ежели с утряка выйдем, то к ноче-то на трассу
нефтепровода выскочим. А повезет, так и на бетонку наткнемся. Леспромхоз
тут неподалеку - верст сорок, не боле. По бетонке-то лес вывозят. Я, брат,
энти места хорошо знаю, семь годочков назад магазинчик у них подломил!
- Значит, до дороги километров сорок, - задумчиво произнес Рыбаков.
- Да кто их в тайге-то считал... Напрямки ведь идем, строго на юг, -
ответил Ржавый. - Ну чего сидим, а? Водка-то выдыхается. - Они выпили.
Селезнев разломил плитку шоколада, подал половинку Рыбакову. - Пойду
водички поищу, - сказал он, вставая. - Чифирку надоть на ночь замутить...
А ты, Кольша, пока лапнику наломай на подстилку да валежнику насобирай,
чтоб до утра хватило.