"Юрий Тынянов. Пушкин. Лицей. (часть 2)" - читать интересную книгу автора

сад был в четыре версты, и в прудах плавала редкая рыба. Он жил среди
картин, книг и цветов, изгнав жену, заточив сына в Шлиссельбургскую
крепость и не допуская к себе никого, даже родственников, жил в гордости и
одиночестве, пугавших хлопотливую Москву. Говорили о жестокости графа.
Сын пастуха, пасшего волов и ставшего вскоре одним из первых вельмож,
Разумовский не полагал людьми ни дворовых людей, ни чиновников, ни простых
дворян. Он любил цветы. В Горенках, под Москвою, разводил он их в своем
саду. Иностранцы-садовники вырастили там новое растение и назвали его
Razoumovskia. Это был можжевельник, тонколистный, синеватый, удивительно
колючий. Осенью тяжелые красные ягоды поспевали на нем. Родительское
чувство граф питал именно к этому растению, носившему его имя, а не к
дочери. По обеим сторонам дорожки стояли в оранжерее шеренгой кустики
Razoumovskia, нарочно тесно составленные. Они цеплялись колючками за
платье гостя. Старик улыбался: это его забавляло. В бытность императора в
Москве он ему представился. Александра прельстил французский говор старика
- выговор старого маркиза, его усмешка, почти плотоядная, худые руки,
игравшие лорнионом, его сутулый зыбкий стан, который казался станом
маркиза тому, кто не видал южных певчих. Так Разумовский был назначен
министром.
Переехав в Петербург, он строил и перестраивал палаты, купив место и
громадный сад по Фонтанке, между Обуховским и Семеновским мостами, и не
бывал в здании министерства. Он тосковал по Горенкам, и только устройство
новых палат и сада развлекало его. Доступ к нему имел только один человек
- граф Жозеф де Местр, посланник несуществующего сардинского короля. С ним
старик запирался в своей библиотеке, где не было ни единой русской книги,
и часами слушал пылкого француза, иногда тихим голосом прерывая
[196]
его Сюда, в библиотеку, подавался старым лакеем черный кофе - старик
презирал модный среди выскочек "шоколат"; здесь же стояла в фарфоровом
китайском горшке Razoumovskia, его любимица и гордость.
Только через несколько дней он обратил внимание на присланный от
императора пакет: начертание особенного лицея. Само название {особенный}
поразило его. Он вспомнил, что речь идет о молодых великих князьях, и
послал за де Местром. Они заперлись. Граф был еще в хандре; тоска по
Горенкам, отсутствие любимых книг, частью еще не перевезенных из Москвы,
вид нелюбимого им Петербурга тяготили его. Однако проект лицея внезапно
заинтересовал его: он и сам когда-то был воспитан в особой игрушечной
"академии" на десятой линии Васильевского острова, которую составляли
несколько юношей и которою был сильно занят старый двор, называвший это
"академией десятой линии".
Название "лицей" ему понравилось. Оно напоминало ему молодость, так
неожиданно пропавшую и сменившуюся сразу старостью. Тогда шумел в Париже
лицей - академия для женщин, которой покровительствовали король и граф
д'Артуа. Там учили литературе Мармонтель и Лагарп, математике Кондорсе.
Дамы, самые прекрасные, назначали там свидания. Переворот все прекратил.
Головы доброй части профессоров и слушательниц упали.
Де Местр замолчал, удивленный. Он улыбнулся: граф припоминал парижскую
песенку о лицее и тихонько мурлыкал:

La tout le beau sexe s'amuse