"Марк Твен. "Рыцари труда" - новая династия" - читать интересную книгу автора

переплетчики, и все повара, и все парикмахеры, и все слесари, и все
рудокопы, и кузнецы, и печатники, и подносчики кирпича, и портовые грузчики,
и маляры, и стрелочники, и машинисты, и кондукторы, и все фабричные, и
извозчики, и продавщицы, и белошвейки, и телеграфисты - словом, все миллионы
трудящихся людей, в которых дремлет эта великая сила, именуемая Властью
(подлинная власть, а не обветшалая и обманчивая тень ее!), - когда они
восстанут, вы вольны будете в утешение себе называть происходящее как
угодно, но истина от этого не изменится, - это будет восстание Нации. И по
некоторым признакам уже можно распознать его приближение. Когда Джеймс
Рассел Лоуэлл{250} от лица немногочисленных американских писателей обратился
с вежливым воззванием к комиссии сената Соединенных Штатов, и был выслушан,
- как уже шестьдесят лет выслушивали здесь писательские воззвания: с
равнодушием, какого и требовал мелкий вопрос, выдвинутый небольшой и
невлиятельной группой населения, - и сел на место, а после него выступил
мастер из типографии{250} в скромном сером костюме и сказал: "Я присутствую
здесь не как рабочий-печатник, и не как каменщик или плотник, и вообще не
представляю какой-нибудь одной профессии. Я выступаю от имени рабочих всех
профессий, всех отраслей промышленности, всех моих собратьев, которые
каждодневно зарабатывают собственными руками хлеб насущный на огромном
пространстве от Атлантического океана до Тихого, от Мэна до Мексиканского
залива, чтобы прокормить себя, своих жен и детей. Мой голос - это голос пяти
миллионов человек", - когда раздался такой удар грома, пришло время
сенаторам пробудиться от сна и проявить интерес, уважение - да, да,
почтительно и без отлагательства признать, что у них появился хозяин, и
поинтересоваться, какова будет его высочайшая воля. И сенаторы это поняли.
Писатели, мало надеясь на успех, лишь робко намекнули, каких шагов они
ждут от конгресса. Печатник, говоривший голосом пяти миллионов, без малейшей
наглости или развязности, но спокойно, с ясным сознанием стоящей за ним
огромной силы, указывал конгрессу - не что он должен делать, а чего он
делать не должен. И к этому приказу нужно будет прислушаться.
Это был, пожалуй, первый случай в истории, когда заговорила нация, -
заговорила не через посредство других, а сама, своим собственным голосом! И
по милости судьбы мне довелось это видеть и слышать. Я почувствовал, как
перед лицом этого зрелища поблекла вся мишура и все спектакли исторического
прошлого. Их позолота, и глянец, и перья выглядели убогими в сравнении с
этим царственным величием во плоти. И я подумал тогда - и продолжаю так
думать, - что наша страна, так расточительно богатая сокровищами, которыми
она по праву может гордиться, обрела новое сокровище, превосходящее все, что
она имела до сих пор. Сама нация, в лице этого человека, держала речь, а
слуги внимали ей, - да, слуги, а не хозяева, лицемерно именуемые слугами
нации. Ничего подобного не ведала ни одна страна, ни одна эпоха.
Те, от чьего имени говорил рабочий-печатник, и составляют нацию, и они
продолжают свою речь. Вы читали их манифест, список их требований? Они
звучат как что-то до странности знакомое, старое, всем известное. Они и
вправду не новы. Они древнее, чем библия. Они стары, как Тирания, как
Бедность, как Отчаяние. Это самое древнее, что есть в нашем мире, - они
родились вместе с человеческим голосом. В том или ином виде они тревожили
слух богачей и власть имущих во все времена. А тем казалось, что это плач
капризных детей - докучный плач чужих детей, - и они не слушали. Да и к чему
было слушать? Ведь у них просили луну с неба, требовали невозможного. Так