"Марк Твен. Ниагара" - читать интересную книгу автора

воды и как мало она склонна к шуткам, я от души пожалел, что отважился
пройти между потоком и скалой,
Благородный краснокожий всегда был моим нежно-любимым другом. Я очень
люблю читать рассказы, легенды и повести о нем. Я люблю читать о его
необычайной прозорливости, его пристрастии к дикой вольной жизни в горах и
лесах, благородстве его души и величественной манере выражать двои мысли
главным образом метафорами, и, конечно, о рыцарской любви к смуглолицей
деве, и о живописном великолепии его одежды и боевого снаряжения. Особенно о
живописном великолепии его одежды и боевого снаряжения. Когда я увидел, что
в лавчонках у водопада полным-полно индейских вышивок бисером, ошеломляющих
мокасинов и столь же ошеломляющих игрушечных человечков, у которых ноги как
пирожки, а в руках и туловище проверчены дырки - как бы они могли иначе
удержать лук и стрелы? - я ужасно обрадовался. Теперь я знал, что наконец
воочию увижу благородного краснокожего.
И в самом деле, девушка-продавщица в одной из лавчонок сказала мне, что
все эти разнообразные сувениры сделаны руками индейцев и что индейцев здесь
очень много, настроены они дружественно и разговаривать с ними совершенно
безопасно. И верно, неподалеку от моста, ведущего на Остров Луны, я
столкнулся нос к носу с благородным сыном лесов. Он сидел под деревом и
усердно мастерил дамскую сумочку из бисера. На нем была шляпа со спущенными
полями и грубые башмаки, а в зубах торчала короткая черная трубка. Вот оно,
пагубное влияние нашей изнеженной цивилизации на живописное великолепие,
присущее индейцу, пока он не изменил своим родным пенатам. Я обратился к
этой живой реликвии со следующей речью:
- Счастлив ли ты, о Ух-Бум-Бум из племени Хлоп-Хлоп? Вздыхает ли
Великий Пятнистый Гром по тропе войны, или душа его полна мечтами о
смуглолицей деве - Гордости Лесов? Жаждет ли могучий Сахем напиться крови
врагов, или он довольствуется изготовлением сумочек из бисера для дочерей
бледнолицых? Говори же, гордая реликвия давно минувшего величия,
достопочтенная развалина, говори!
И развалина сказала:
- Как, это меня, Дениса Хулигена, ты принимаешь за грязного индейца? Ты
гнусавый, зубастый, тонконогий дьявол! Клянусь лысиной пророка Моисея, я
тебя сейчас съем.
И я ушел.
Немного погодя где-то возле Черепаховой Башни я увидел нежную туземную
деву в мокасинах из оленьей кожи, отороченных бисером и бахромой, и в
гетрах. Она сидела на скамье среди всяких занятных безделушек. Дева только
что кончила вырезать из дерева вождя племени, больше напоминавшего прищепку
для белья, и теперь буравила в его животе дырку, чтобы вставить туда лук со
стрелами. Помявшись минуту, я спросил:
- Не тяжко ли на душе у Лесной Девы? Не одинока ли Смеющаяся Ящерица?
Оплакивает ли она угасшие костры совета вождей ее племени и былую славу ее
предков, или же ее печальный дух витает в далеких дебрях, куда отправился на
охоту Индюк, мечущий молнии, ее храбрый возлюбленный? Почему дочь моя
безмолвна? Или она имеет что-либо против бледнолицего незнакомца?
И дева сказала:
- Ах, чтоб тебя! Это меня, Бидди Мейлоун, ты обзываешь всякими словами?
Убирайся вон, а не то я спихну твой тощий скелет в воду, негодяй паршивый! Я
удалился и от нее.