"Антон Твердов. Приятно познакомиться " - читать интересную книгу автора

виним. А если мы сами евреи, кого тогда винить?
- Арабов, - подумав, сказал Степан Игнатьевич. Третий их приятель все
так же спал, положив голову на стол. Мне видна была только его макушка с
торчащими во все стороны жесткими светлыми волосами. Покинув увлеченных
спором о проблемах наций Абрама и Степана Игнатьевича, я прошел к стойке и
взял еще одну бутылку. Когда я вернулся, спор был в самом разгаре, хотя тема
несколько свернула в сторону.
- А что тебе армяне?! - кричал Степан Игнатьевич. - Они работают и
никого не трогают! Торговый народ! А грузины? Те ж совсем безобидные. Песни
про Мимино поют по телевизору и вино делают. Вот азеров, чеченов всяких и
дагестанцев, это да. Я их это, честно говоря, недолюбливаю... А за что их,
спрашивается, любить?
- Дагестанский коньяк, - напомнил Абрам.
- Это не считается, - махнул рукой Степан Игнатьевич. - Он дорогой. Я
его ни разу и не пробовал в жизни. А латыши...
- Не говори мне про латышей! - неожиданно и страшно вскипел Абрам. -
Того участкового, который меня на пятнадцать суток два раза закрывал,
фамилия Педалькис!
- Вот, - сказал я, ставя на стол бутылку. - Еще принес...
- Педалькис - это еще ничего, - принимая от меня бутылку, говорил
Степан Игнатьевич. - Вот у нас на колбасном заводе завхоз работал - фамилия
Рейган, а сам эстонец. А жена у него была, так это вообще чистая хохма. Всех
на себя перетаскала, включая обслуживающий персонал подшефных магазинов...
- А у меня нет жены, - сказал я, снова пытаясь вклиниться в разговор.
Степан Игнатьевич в этот момент разливал водку по стаканам. Абрам
покосился на меня, потом сказал, обращаясь к Степану Игнатьевичу:
- Я больше всего немцев уважаю. Если бы они в сороковых нас поработили,
может быть, и жизнь у нас наладилась бы. Немцы, они порядок любят. Наш
грузчик Валера Зайберт, он из поволжских немцев, даже на смену приходит в
костюме и галстуке!
- Да ты что говоришь такое! - вспылил Степан Игнатьевич и яростно
разодрал пополам воблу. - Да у меня один дед на фронте погиб, а другой - в
концлагере! Его фашисты замучили!
- У Валеры тоже дед в концлагере погиб, - сказал Абрам, не глядя
пододвигая ко мне стакан и кусок воблы. - Пьяный с вышки упал...
Я выпил, потом, не дожидаясь моих собеседников, налил себе сам и выпил
еще.
"Странно, - думал я, ощущая, как тучей надвигается опьянение. - Может,
я что-то не так говорю? Почему они понимают друг друга, горячатся, спорят о
какой-то ерунде, а мне посочувствовать не хотят?"
Тут ход моих мыслей прервался. Во-первых, опьянение уже достигло той
стадии, когда думать ни о чем не хочется, а во-вторых, я вдруг понял...
вернее, почувствовал, что пришел в пельменную именно за тем, чтобы мне
посочувствовали. Мне сначала стало немного стыдно, а потом все равно. Я
выпил еще стакан водки - чего опять не заметили мои собутыльники - и закрыл
глаза в желании немного подремать. Вокруг шумели, звенели стаканами и
мелочью, кого-то, судя по всему, били громогласно, кто-то требовал вызвать
милицию. Поняв, что поспать мне здесь не удастся, я открыл глаза, для чего,
надо сказать, мне потребовались некоторые усилия.
Степан Игнатьевич и Абрам молча смотрели на меня. Безмолвный сосед по