"Иван Трифонович Твардовский. Родина и чужбина " - читать интересную книгу автора

О-ох! Ох! У-уу-у!..
Такие артисты-самородки и разыгрываемые ими сценки, заменявшие и цирк и
кино, разнообразили и даже оздоровляли хуторскую жизнь. Взрослым они
позволяли хоть на минуту сбросить с плеч тяготы жизни, а для нас, детей,
были и вовсе ни с чем не сравнимы. Смотрели и слушали их с превеликим
удовольствием.
Не могу удержаться, не сопережить, да и читателю хочу напомнить о
милом, сыновнем стихотворении брата - "Поездка в Загорье", в котором он
упоминает наших односельчан, в том числе и Лазаря Ивановича. Написано это
стихотворение спустя полных десять лет со дня последней встречи брата с
уголком детства и юности, где почти так же давно не было его кровных.
Приведу отдельные строки:
Я окликнул не сразу
Старика одного
Вижу, будто бы Лазарь.
- Лазарь!
- Я за него...

Присмотрелся - и верно:
Сед, посыпан золой
Лазарь, песенник первый,
Шут и бабник былой...
И еще:
- Что ж, мы, добрые люди,-
Ахнул Лазарь в конце,-
Что ж, мы так-таки будем
И сидеть на крыльце?
В начале двадцатых годов кузницы у отца не было. Семья наша, состоявшая
из девяти человек, продолжала жить с земли. В хозяйстве имели одну лошадь,
две коровы, несколько овец. Но жилось трудновато. Хлеб был постоянной
проблемой. Рожь, основная хлебная культура, на нашей земле редко удавалась,
и отец вынужден был пересеивать озимые яровыми - ячменем, гречихой, овсом.
Веснами несколько лет подряд мы бывали без хлеба. Перебивались всякой
зеленью, вместо хлеба шли затируха, драники и все такое. Питались, как в
шутку говорил отец, "акридами и диким медом" {2}. Хорошо помню, что весной
1923 года продали платяной шкаф и комод, так как иного выхода не видели.
Вещи эти были, пожалуй, единственные, которые как-то облагораживали наше
жилище, но бесхлебица принудила отдать за муку. Купил эти вещи наш
родственник из деревни Ковалеве - Вознов.
- Черт с ним со всем! - говорил отец. - Не пропадать с голоду!
А потом и продавать уже нечего стало. Ходил отец однажды из угла в
угол, курил махорку, думал. В такие минуты все затихали, чего-то ждали,
надеялись, потому что знали его натуру, помнили им же сказанные неоднажды
слова, что безвыходных положений не бывает. Тогда-то он вдруг остановился и
объявил:
- Все! Иду в люди! Руки мои еще здоровы!
Выражение "в люди" он знал из сочинений Горького, свои слова - "руки
мои еще здоровы" - говаривал нередко, если предвиделась нелегкая работа.
Откладывать сборы не любил. Утром следующего дня мы расставались. Всех он
перецеловал, каждому что-то успел сказать, хотя бы просто "Будь молодцом! Не