"В.Тюрин. Два долгих летних дня, или неотпразднованные именины " - читать интересную книгу автора

романтико-трагедийно-фарсовой ситуации, а Петр III успел за свое недолгое
царствование достичь лишь комедийно-фарсовых результатов (которых было,
кстати, немало в деятельности и других его потомков и предков).
Петр III - невежественный (в отличие от сына) и нелюбознательный (в
отличие от деда) человек, лишенный ясных нравственных устоев, ленивый,
невоздержанный, хотя и обладавший, правда, весьма своеобразным чувством юмора
и демократизмом (общая черта деспотов), не выдержал испытания властью. Он
решил, что сам сан самодержца - его лучшая и единственная гарантия и что он
может всегда, в любой миг его жизни поступать так, как он того хочет.
Император не был злобен. Он никого не казнил, не преследовал, более того, это
ему принадлежит манифест "О даровании вольности и свободы всему российскому
дворянству", освободивший это сословие от обязательной государевой службы. Это
он окончательно упразднил страшное пугало петровской эпохи - Тайную розыскных
дел канцелярию. Это он предвосхитил мысль Екатерины II о секуляризации
церковных имений и запретил преследование возвращавшихся из-за рубежа
раскольников. Это он закончил обременительную и ненужную России войну с
Пруссией за чужие - австрийские и французские - интересы.
Но именно потому, что все его действия носили взрывной скоропалительный
характер, ни у кого не было уверенности, что однажды выбранная система
действий будет и дальше существовать. К порывам императора относились с
опаской, а то и с прямым неприятием. Петр Федорович меньше всего был
дипломатом и шармером: он полагал, что самодержцу это не нужно. А вот к
эпатажу и кунштюкам сердце его так и льнуло, и он себе в них не отказывал. У
гроба тетки, императрицы Елизаветы, он шутил, передразнивал священников, а в
Духов день, как доносил французский посланник, "с громким смехом вышел из
церкви". Адъютант начальника полиции Петербурга Андрей Болотов, часто
наблюдавший императора, пишет о стыде, который охватывал присутствующих, когда
Петр беседовал с иностранными дипломатами и проводил время в застольях с
людьми случайными, например, с актерами и переводчиками итальянского театра.
"А однажды, как теперь вижу, дошли до того, что вышедши с балкона прямо в сад,
ну играть все тут же на усыпанной песком площадке, как играют маленькие
ребятки; ну все прыгать на одной ножке, а другим согнутым коленом толкать
своих товарищей. А по сему судите, каково же нам было тогда смотреть на
зрелище сие из окон и видеть сим образом всех первейших в государстве людей,
украшенных орденами и звездами, вдруг спрыгивающих, толкающихся и друг друга
наземь валяющих?"
Но, думается, публика не просто шокировалась эксцентричностью человека,
который столь не похож был на государя. Дело, конечно, глубже: опасались
тиранства, своеволия, ибо действия и поведение государя были непредсказуемы и
выходки его могли рассматриваться как симптомы деспотизма. Страх перед
самодержавным произволом и личной незащищенностью - вот что ощущали люди.
Боялись и возвращения к засилью немцев - пруссаков и голштейнцев. И Петр
Федорович делал все, чтобы страхи эти умножить. Плохо было не то, что он вывел
Россию из тяжелой войны, это-то хорошо, плохо было то, как он это сделал. В
столкновении с Россией Пруссия потерпела поражение. Петр же превратил победу
тетушкиных фельдмаршалов и генералов в национальное унижение. 25 февраля 1762
года в Петербург прибыл прусский посланник адъютант короля Гольц, и Петр III
предложил Фридриху II самому составить мирный договор, условия которого Гольц
затем прочитал императору без свидетелей. Гольц становится ближайшим другом
Петра. Император публично клянется в верности своему кумиру - Фридриху II,