"Александр Тюрин. В мире животного (нашествие - XXI)" - читать интересную книгу автора

больше слов назовет из трех букв. Я себя аутсайдером в этом деле не
считаю. Могу еще в "балду" и в "города" посражаться. Я в конце армейской
службы, когда напряженка уже отошла в былое и думы, все изучал толковый
словарь и географический атлас. Другая литература в ротной канцелярии не
водилась.
В срок со второго на третье дежурство я преодолел путь от человека
прямоходящего, он же хомо эректус (извините за выражение), до человека
почти-разумного. Даже стал мучительно думать. Чтоб поменьше мучиться,
делал себе местную анестезию в виде стаканчика столичной. В результате
такое умозаключение получилось. Раз Файнберг, гражданин с прибабахом и
приветом, тем не менее стал нужен кому-то в совершенно молчаливом виде,
значит был намного глубже, чем всем казалось. Выходит, и в его лепете
блистали умственные перлы, которые один Гаврилов третьим глазом смутно
различал. Может, док рассекретил кого-то, кто должен был явиться в конце
траектории изменения, вдруг эволюционная машина разоблачила некоего
грядущего жлоба? И колпак был не случаен, не за мной он приглядывал, а
охотился за Файнбергом. Однако связь между колпаком и основной уликой -
крысиным дерьмом - не прощупывалась. Это и довело меня в итоге до тяжелого
расстройства желудка. Ведь для стимуляции работы мозга пришлось налегать
на сахар, содержащийся в домашних наливках и заводских портвейнах. Поэтому
на третьем дежурстве, успокоив душу и тело фталазолом, делал я безыдейные
наброски к рекламным роликам.
В квартиру Наташи Ростовой из ста комнат входят друг за другом Иван
Грозный, Петр Великий, Лев Толстой и еще какой-то джигит с конем. Через
девять месяцев у Наташи родится сынок. Знаменитый вопрос: кто виноват? В
виде ответа на диване одной из ста комнат лежит без сапог счастливый отец
Лев Толстой. Вот единственный из посетителей девичьей светелки, кто бежал
на улице от пирожков государственного жиртреста "Мясо-Сила", зато умял
пирог с капустой торгового дома "Зеленые братья". Дурь, конечно, но есть в
ней и внушение, и контрпропаганда.
Интеллигент настигает в чистом поле Буденного, Семен Михайлович с
удивлением оборачивается и, крякнув, разрубает догоняющего очкарика от
головы до седла. "Я ж хотел быть ближе к народу", - говорит пострадавший и
делится на две половинки. "Ты бы, мать твою, какой-нибудь знак подал", -
огорчается честный рубака. Хотите на место интеллигента? Если нет, то быть
ближе к народу вам позволит чеснок торгового дома "Зеленые братья"! Его
запах говорит о вашем присутствии и духовном родстве на расстоянии до
двадцати метров.
Так я заигрался, что едва вспомнил мужика с вихрастой бородой,
ученого Веселкина, специалиста по жидкостным МГД-генераторам. Он сегодня
единственный пузырек из той пены, что в прошлый раз обтекала гранит науки.
Не вдруг вспомнил, а после того, как мелкая тень шмыгнула по холлу.
Как-нибудь догадался, что это оптический обман и объегоривание, как в тот
раз, когда я принял Петра Филимоновича за Раиса Абдурахмановича, хотя два
совершенно различных мордоворота. Но все равно эта тень пробудила всякие
подозрения, которые, может, еще с пещерных времен в моих генах застряли.
Стал я упорно добиваться разговора с ученым Веселкиным. Набираю номер раз,
другой. Не откликается. У меня, конечно, уже дурные картинки в голове
ожили, поползли. Браню я невротика, то есть себя. Ведь мог бородатый
всхрапнуть часок, вылеживая думы, а то и бросить якорь в павильоне грез