"Иван Сергеевич Тургенев. Часы" - читать интересную книгу автора

Ни перед кем, бывало, не струсит. Отличное было наше житье, пока нас не
разорили! Говорят, он теперь совсем седой стал, а прежде такой же был рыжий,
как я. Си-н-лач!
Давыд никак не хотел допустить, что мы останемся в Рязани.
- Вы-то уедете,- заметил я,- да я-то останусь.
- Пустяки! Мы тебя с собой возьмем.
- Ас отцом-то как быть?
- Отца ты своего бросишь. А не бросишь - пропадешь.
- Что так?
Давыд не отвечал мне и только нахмурил свои белые брови.
- Вот как мы уедем с батькой,-начал он снова,- найдет он себе хорошее
место, я женюсь...
- Ну, это еще не скоро,-заметил я.
- Нет, отчего же? Я женюсь скоро.
- Ты?
- Да, я; а что?
- Уж нет ли у тебя невесты на примете?
- Конечно, есть.
- Кто же она такая? Давыд усмехнулся.
- Какой ты, однако, бестолковый! Конечно, Раиса.
- Раиса!-повторил я с изумлением.-Ты шутишь!
- Я, брат, шутить и не умею и не люблю.
- Да ведь она годом тебя старше?
- Что ж такое? А впрочем, бросим этот разговор.
- Позволь мне одно спросить,- промолвил я,- знает она, что ты
собираешься на ней жениться?
- Вероятно.
- Но ты ей ничего не открывал?
- Что тут открывать? Придет время, скажу. Ну, баста! Давыд встал и
вышел из комнаты. Оставшись наедине, я подумал... подумал... и решил,
наконец, что Давыд поступает как благоразумный и практический человек; и мне
даже лестно стало, что я друг такого практического человека!
А Раиса, в своем вековечном черном шерстяном платьице, мне вдруг
показалась прелестной и достойной самой предан-ной любви!
XT
Давыдов отец все не ехал и даже писем не присылал, Лето давно стало,
июнь месяц шел к концу. Мы истомились в ожидании.
Между тем начали ходить слухи, что Латкину вдруг гораздо похужело и
семья его - того и жди - с голоду помрет, а не то дом завалится и крышей
всех задавит. Давыд даже в лице изменился и такой стал злой и угрюмый, что
хоть не приступайся к нему. Отлучаться он тоже стал чаще. С Раисой я не
встречался вовсе. Изредка мелькала она вдали, быстро переходя через улицу
своей красивой, легкой походкой, прямая, как стрела, с поджатыми руками, с
темным и умным взором под длинными бровями, с озабоченным выражением
на бледном и милом лице - вот и все. Тетка с помощью своего
Транквиллитагина жучила меня по-прежнему и по-прежнему укоризнено шептала
мне в самое ухо: "Вор, сударь, вор!" Но я не обращал на нее внимания; а отец
захлопотался, корпел, разъезжал, писал и знать ничего не хотел.
Однажды, проходя мимо знакомой яблони, я, больше по привычке, бросил
косвенный взгляд на известное местечко, и вдруг мне показалось, как будто на