"Юрий Тупицын. Эффект серфинга (Авт.сб. "В дебрях Даль-Гея")" - читать интересную книгу автора

тяжестью литого лобовского тела. А сам устроился напротив, спиной к
широкому, во всю стену окну, выходящему в разреженный, полный световых
прогалов и полян парковый лес. Без паузы, словно продолжая ранее начатый
разговор, Кирсипуу начал рассказывать о состоянии Лены, избегая
медицинских терминов. Он говорил о Лене доверительно и заботливо, как о
своей младшей сестре, и это Ивану понравилось. Но ему не очень понравился
цепкий, оценивающий взгляд, которым Кирсипуу с профессиональной
бесцеремонностью словно ощупывал его лицо и который жил особой, тайной
жизнью, независимо от добродушной улыбки психолога и смысла произносимых
им слов. Характеризуя состояние Лены, Кирсипуу использовал примеры из
обыденной жизни, пользовался историческими аналогиями и литературными
параллелями. Он обратился даже к фольклору и хорошо поставленным баритоном
пропел: "Извела меня кручина, подколодная змея. Догорай, моя лучина,
догорю с тобой и я". И хотя Кирсипуу тут же уточнил, что это лишь фоновая
аналогия, что Лена конечно же не догорит, а восстановится, и все дело лишь
в сроках ее выздоровления, Иван все-таки с некоторой неприязнью к пышущему
здоровьем психологу подумал: "Тебя-то кручина конечно же не изводит".
Живущий отдельной жизнью, оценивающий взгляд психолога споткнулся об эту
мысль, точно Лобов высказал ее вслух. Оборвав свою речь, Кирсипуу
улыбнулся, улыбнулся не вообще, а персонально Ивану.
- Я выгляжу непростительно благополучным, не правда ли?
Иван на улыбку не ответил, подумал и довольно хмуро признал:
- Правда.
- Откровенность делает вам честь. - Кирсипуу теперь поглядывал на
Лобова с любопытством и, пожалуй, с уважением. - Но это видимое
благополучие - залог моего успеха при работе с теми, кто пытается
разлюбить жизнь. И как только я, психолог-обсерватор, почувствую, что меня
начинает изводить кручина, - тут в голубых глазах Кирсипуу мелькнула сталь
клинка, - будьте покойны, я немедленно подам рапорт об уходе с
обсервационной работы. Буду считать, что профессионально не пригоден.
Слово рапорт он произнес с ударением на последнем слоге, как это
принято у летного состава космофлота, дав тем самым понять Лобову, что и
он, Кирсипуу, повидал космос и не всегда сидел обсерватором в земных
профилакториях. Молчаливо признавая справедливость сказанного, Иван
поклонился. Посматривая на Лобова с прежним уважительным любопытством,
Кирсипуу вдруг спросил:
- Скажите откровенно, так ли уж нужна вам моя консультация о биофобии?
Теперь улыбнулся Иван, дотошно прочитавший перед визитом в Йеллоустон о
биофобии все, что было доступно его пониманию, но в тонкостях этой путаной
болезни так до конца и не разобравшийся.
- Нужна. Но не теперь.
- Простите?
- Сначала я бы хотел встретиться с Леной. Я знаю ее лишь в состоянии
летаргии и, честно говоря, плохо представляю, как она выглядит в жизни.
Мне хочется просто, если хотите, по-родственному, поговорить с ней. Ведь
она наша крестница! А уж потом я выслушаю все, что вы найдете нужным мне
сказать. И выслушаю внимательно.
Кирсипуу согласно кивнул, выжидающе глядя на Лобова. Но Иван молчал,
полагая, что и без того был многословен. И хотя пауза затягивалась, он
спокойно выдержал оценивающий взгляд психолога-обсерватора.