"Юрий Тупицын. Эффект серфинга (Авт.сб. "В дебрях Даль-Гея")" - читать интересную книгу автора

убранство могли конечно же варьировать. Все зависело от того, где эти кафе
располагались: на Земле, на других планетах - обитаемых, либо необитаемых,
или открытом космосе. Разумеется могли варьировать и размеры зала
посетителей, но планировка его всюду была единой. И уж если культурный
прогресс и диктовал какие-нибудь изменения интерьера кафе, то
осуществлялись они разом и повсеместно: и на Земле, и во всем ближнем и
дальнем космосе. Поэтому, где бы космонавт не посещал свое кафе: на
центральном космодроме Земли в Байконуре, где и сидел сейчас Лобов, на
Луне или на любой звездно-планетарной или космической базе, - везде он
чувствовал себя как дома. Повсюду кафе космонавтов в плане было круглым,
повсюду в центре его кипел и плескался пенными струями фонтан, наполняя
воздух свежестью, повсюду, оставляя свободной кольцевую площадь для
танцев, фонтан окаймляли столики, расставленные среди земных цветов и
кустарников. Повсюду в кафе космонавтов звучала негромкая инструментальная
музыка, не мешавшая ни мыслям, ни разговорам, но позволявшая тем, кому
хотелось этого, танцевать. И повсюду, в любом земном и неземном кафе, как
бы оно ни было мало, обособившись за горками цветов и ширмами вьющихся
растений, украшенных бело-розовыми цветами, стоял хотя бы один белый
столик - для тех, кто искал прилюдного одиночества и на профессиональном
жаргоне космонавтов назывался до грустного просто - нетуликой. Мало ли по
каким причинам человеку бывает нужно побыть наедине с самим собой, не
порывая в то же время связей со всем товариществом и все время, так
сказать, чувствуя его локоть и поддержку? Мало ли о чем может задуматься
человек, только-только вернувшийся из далекой галактики и видевший
невиданное никем до него? Или напротив, ломающий себя, рвущий привычные
связи бытия, готовящийся покинуть все земное и снова пойти по одинокой,
пугающей и манящей, проклятой счастливой космической дороге поиска и
открытий? Не пристало мешать этим людям, их снам наяву, их прилюдным
грезам! Отсюда и белые столики с теплой, похожей на солнечную лужайку
скатертью. Отсюда и бережный обычай не тревожить земных нетулик - долгих
гостей неба, звездных странников, мающихся в радостях и печалях публичного
одиночества.
Синдромом публичного одиночества Лобов никогда не страдал. Но у него
были другие причины искать прилюдного уединения: ему предстоял очень
серьезный, очень ответственный разговор со Всеволодом Онегиным, поэтому
надо было побыть одному, сосредоточиться, настроиться нужным образом. Иван
намеревался изложить Снегину замысел выношенной им космической операции и
попросить у него содействия, поддержки. Операции не просто рискованной, а
опасной. Настолько опасной, что даже своих друзей и товарищей по экипажу
"Торнадо", Клима Ждана и Алексея Кронина, ему удалось склонить к участию в
ней с немалыми трудностями. Конечно, и Всеволод Снегин - его старый друг и
товарищ по космической работе. Но Снегин - не рядовой космонавт, а
командующий всем дальним космофлотом и один из сопредседателей Совета
космонавтов. И если Иван был уверен, что его старый друг Всеволод сделает
все возможное, чтобы помочь своему товарищу по космосу, то командующий
дальним космофлотом Снегин взвесит предложение командира гиперсветового
корабля "Торнадо" Ивана Лобова с должной расчетливостью и
осмотрительностью. А Всеволод - умен! Его не переубедишь ни логикой
формальных доказательств, ни обещаниями побочных сногсшибательных
открытий, ни проникновенными просьбами на дружеской основе. Авантюр