"Вадим Туманов. Все потерять - и вновь начать с мечты " - читать интересную книгу автора

борту, ворвались на палубу, бросились спускать с флагштока флаг СССР.
Зернышкин стоял не шевелясь, а Борис с матросами кинулись на японцев и не
дали им тронуть флаг. Лет пять спустя Бориса посадили по статье 58-10.
Споры в трюме не утихали.
В этой ситуации опаснее всего утратить осмотрительность, бросаться в
операцию сломя голову, и обе группы, сгрудившись на настиле трюмного днища,
обсуждали будущие свои действия и общий замысел. Нас всех озадачил Иван
Иванович Редькин, милейший немногословный человек, к которому все успели
проникнуться симпатией. Некоторым из нас он годился в отцы. Не повышая
голоса, он стал убеждать уже разгоряченных, вошедших в раж людей отказаться,
пока не поздно, от безумной затеи. Когда он исчерпал свои доводы, в которых
даже самые решительные не могли не видеть резона, Редькин не спеша каждому
поочередно посмотрел в глаза:
- Ребята, поверьте, я был на Халхин-Голе, на Финской войне и видел, как
льется кровь...
Больше не хочу! Лезть сегодня на рожон было бы безумием. Конвой усилен,
посмотрите,
сколько автоматов! Пройдет время, мы отсидим и вернемся, пусть не все,
но кто-то
обязательно вернется. Атак... Зачем?
Но у тех, к кому он обращался почти с мольбой, и у меня тоже, уже
разгоралась надежда, и не существовало слов, которые бы тогда заставили
своею волей ее погасить.
Все были настолько разгорячены, что стоило кому-то сказать "убить
его!" - и человека растерзали бы. Я боялся, что еще пара минут, и
наэлектризованная масса неминуемо разрядится именно на нем, ни в чем не
виноватом и самом беззащитном. И я старался всех перекричать:
- Человек так думает! Это его право! Поверьте мне. Он же не хочет всем
нам плохого.
Сам я смотрю по-другому. У нас сегодня есть возможность вырваться.
Возможность
небольшая, но она есть. Пусть нам не повезет, но лучше, парни,
последний рывок, чем дать
самих себя менять на колымское золото, как уже там обменяли десятки
тысяч людей.
Когда Иван Иванович объявил, что в любом случае будет действовать
вместе со всеми, трюм окончательно забыл о его колебаниях. А споры
продолжались всю ночь. В углу слабо светила электролампочка, создавая
тревожную полутьму. Люки были задраены, в борта глухо бились волны. С днища
трюма, где мы сидели, волнуясь и препираясь, голоса поднимались не выше
второго и третьего яруса, откуда свешивались, прислушиваясь, бритые головы.
Диспут касался двух принципиальных вопросов: куда вести корабль и как
поступить с генералом Деревянко, с капитаном Карая-иовым, со всей флотской
командой и сворой конвоиров.
Многие настаивали взять курс на Сан-Франциско. И там всем шести с
половиной тысячам заключенных предъявить американским властям и мировой
общественности наши формуляры, из которых видно, за что нас посадили, куда
везли, что вообще творится. Даже воры, осужденные заслуженно, согласны были
досиживать свой срок на какой-нибудь американской Колыме.
Большинство же отдавало предпочтение Японии. Она была рядом, путь к ней