"Вадим Туманов. Все потерять - и вновь начать с мечты " - читать интересную книгу автора

Мы с Сережей подошли к машине. В ней сидела женщина. Сажусь рядом,
знакомимся. Ее зовут Лена, ей лет тридцать с лишним, жена американского
консула. Она тоже видела бой. На улице Пекинской, где было консульство, мы
останавливаемся. Она говорит дяде Феде: "Вадим меня проводит". Мы долго
гуляли по ночной улице.
Я был у нее дома. Никто тогда не узнал о моем "тайном контакте" с
Америкой, но я навсегда запомнил эту встречу в 1944 году.
После одного из боев тренер сборной Тихоокеанского флота капитан
медицинской службы Зуев пригласил меня в спортзал, находившийся на улице
Колхозной, дом 3.
Зуев попросил старшину Семенова - тогда уже чемпиона флота - надеть
перчатки. И меня тоже. Ринг окружили все, кто тогда был в спортзале. Удар
гонга...
Петя Семенов на первых секундах был в нокдауне.
Тишина...
Зуев говорит: "Бердников, наденьте перчатки!" Бердников был тоже
чемпионом флота в полусреднем весе. С Бердниковым на первых же секундах
произошло то же самое.
"Вы зачислены в сборную флота", - сказал мне Зуев.
С Володей Бердниковым мы стали друзьями.
Все это пронеслось передо мной, когда с капитанского мостика "Уралмаша"
я смотрел на чужой город.
Гетеборг поражал множеством автомобилей, старинными парками, силуэтами
лютеранских церквей. А главное, невиданным прежде, невозможным для моей
фантазии обилием сыров. Каких сыров тут только не было! Желтыми кругами,
белыми колбасами, красными шарами

они свисали над прилавками. Их можно было бы принять за муляжи, если бы
не густой, острый, щекочущий ноздри дух. Я не представлял, что бывает
столько сыров - твердых, мягких, с травами, орехами, кусочками колбасы. Было
странно: шведский пролетариат, как говорил нам первый помощник, пока не
победил, а сыров здесь - как у нас будет, когда построим коммунизм.
С четырнадцати лет я рос комсомольцем, принимал на веру идейные
постулаты, какие моему поколению давала школа, доступные нам книги,
окружающая среда. Я слышал о существовании другой жизни, в которой
арестовывают людей, увозят в лагеря. И хотя среди них оказывались наши
знакомые, у меня не было и малейшего представления о глубине пропасти,
которая разделяет страну ударных пятилеток и страну лагерей. Я не задавал
себе вопросов, не мучился сомнениями. Мир казался предельно ясным. Мы были
готовы умереть за власть Советов.
Нам и придется за нее умирать, но совсем не при тех обстоятельствах,
которые мы воображали в своей наивной и глупой юности.
В Гетеборге предстояло размагничивание "Уралмаша". В портовой
лаборатории, куда мы с матросами отнесли штурманское оборудование, толпились
моряки с других пароходов. Их суда стояли на рейде красивые,
свежевыкрашенные, рядом с ними наш сухогруз выглядел как усталая ломовая
лошадь. Глядя в окно, какой-то иностранец-моряк сказал своим друзьям на
сносном русском языке и так громко, чтобы мы слышали:
- Интересно, это чей такой обшарпанный корабль? Мои патриотические
чувства были уязвлены.