"Вадим Туманов. Все потерять - и вновь начать с мечты " - читать интересную книгу автора

дремлет или спит. Я негромко здороваюсь. Ничего не услышав в ответ, сажусь
на свободную кровать. Рядом на тумбочке шесть алюминиевых мисок. Суконное
одеяло пахнет папиросным дымом и потом.
Собираюсь лечь, как вдруг человек под окном начинает визгливо, нервно
лаять. Мне казалось, я не из робкого десятка, но тут стало страшно. Опускаю
с кровати ноги и в этот момент вижу, как спавший на другой кровати,
разбуженный лаем, сползает на бетонный пол и шумно трясется, подбрасываясь
всем телом, словно под ним вибратор. А лай продолжается. Фантасмагория
какая-то! Мне не по себе. Чтобы приблизиться к двери, надо перешагнуть через
бьющегося в припадке, а я не могу себя заставить это сделать. Хватаю миски,
оказавшиеся под рукой, и начинаю с силой швырять одну за другой в железную
дверь, надеясь грохотом привлечь внимание надзирателей. На шестом броске
отворяется кормушка:
Чего шумишь?! - спрашивает надзиратель.
Тут что-то непонятное! - пытаюсь объяснить.
- Чего тебе непонятно? Один сошел с ума, другой припадочный... Спи!
Я не думаю, что миски предназначены для срочного вызова надзирателя, но
другой их функции обнаружить не удается, и я мысленно благодарю
администрацию тюрьмы хотя бы за такой способ связи с нею. Под дикий собачий
лай и под трясучку соседа провожу эту ночь.
Утром новая смена надзирателей уводит меня в корпус для политических,
поднимает на второй этаж и помещает в камеру с табличкой "41".
Это замечательная камера - вроде все нормальные.
На три узких кровати шесть человек - спят по двое. Народ разношерстный,
большинство связано с морем. Есть морские офицеры, этапированные из
Порт-Артура, Харбина, Дальнего. Помню командира подводной лодки Диму Янкова.
Как сюда попал? Говорит, слушал "Голос Америки", а командир другой подлодки
донес. По шесть лет получили оба. Он потерял погоны, работу, семью - все! Мы
с ним просидели вместе почти месяц. Года три спустя снова встретились на
Колыме, в лагере Перспективном на концерте Вадима Козина, но рассказ об этом
впереди.
В камере мы говорим о книгах, прочитанных когда-то, в другой жизни.
Единственное развлечение в тюрьме - книги и домино.
Совсем равнодушен к домино Ли Пен Фан, чудесный кореец лет тридцати
двух, очень образованный человек. Он свободно владеет английским, японским,
корейским, а на русском говорит с той прекрасной чистотой и певучестью, как
говорят со сцены Малого театра. Его - кумир - Пушкин. Нашему Ли шьют
шпионаж. Когда меня уводили, он еще оставался в - камере, и сколько я ни
пытался потом узнать о его судьбе, выяснить что-либо не удалось.
В этой же камере через небольшой промежуток времени я просижу еще
месяц-полтора с Хлебниковым. Его вызывали на допрос почти каждый день.
Помню Дормидонтова, старшего радиста с теплохода "Ильич". Лет
пятидесяти, с бородкой клинышком, в пенсне. Его история проста. Теплоход
стоял в китайском порту, Дормидонтов на спардеке наблюдал за погрузкой
китайских станков и в кругу моряков усмехался: "Так вывозить нам еще лет на
десять хватит..." Ему дали шесть лет.
В камеру просачиваются новости. Оказывается, посадили Костю Семенова,
тоже 58-я статья. Задержали штурмана Ваську Баскова.
В китайском порту Дайрен мы после ресторана возвращались на пароход на
рикшах - там не было другого транспорта. Подвыпивший Васька норовил