"Стефан Цвейг. фридрих Ницше" - читать интересную книгу автора

расшифровывает его слабое зрение. Так сидит он и пишет целыми часами, пока
не отказываются служить воспаленные глаза: редко выпадает счастливый случай,
когда явится неожиданный помощник и, вооружившись пером, на час-другой
предложит ему сострадательную руку. В хорошую погоду отшельник выходит на
прогулку - всегда в одиночестве, всегда наедине со своими мыслями: без
поклонов, без спутников, без встреч совершает он свой путь. Пасмурная
погода, которую он не выносит, дождь и снег, от которого у него болят глаза,
подвергают его жестокому заключению в четырех стенах его комнаты: никогда он
не спустится вниз к людям, к обществу. И только вечером - чашка некрепкого
чаю с кексом, и вновь непрерывное уединение со своими мыслями. Долгие часы
проводит он еще без сна при свете коптящей и мигающей лампы, а напряжение
докрасна накаленных нервов все не разрешается в мягкой усталости. Затем доза
хлорала, порошок от бессонницы, и наконец - насильственно вызванный сон, сон
обыкновенных людей, свободных от власти демона, от гнета мысли.
Иногда целыми днями он не встает с постели. Тошнота и судороги до
беспамятства, сверлящая боль в висках, почти полная слепота. Но никто не
подойдет к нему, чтобы оказать какую-нибудь мелкую услугу, нет никого, чтобы
положить компресс на пылающий лоб, никого, кто бы захотел почитать ему,
побеседовать с ним, развлечь его.
И эта chambre garnie - всегда одна и та же. Меняются названия городов -
Сорренто, Турин, Венеция, Ницца, Мариенбад, - но chambre garnie остается,
чуждая, взятая напрокат, со скудной, нудной, холодной меблировкой,
письменным столом, постелью больного и с безграничным одиночеством. И за все
эти долгие годы скитания ни минуты бодрящего отдыха в веселом дружеском
кругу, и ночью ни минуты близости к нагому и теплому женскому телу, ни
проблеска славы в награду за тысячи напоенных безмолвием, беспросветных
ночей работы! О, насколько обширнее одиночество Ницше, чем живописная
возвышенность Сильс-Мариа, где туристы в промежуток между ленчем и обедом
"постигают" его сферу: его одиночество простирается через весь мир, через
всю его жизнь от края до края.
Изредка гость, чужой человек, посетитель. Но слишком уже затвердела
кора вокруг жаждущего общения ядра: отшельник облегченно вздыхает, оставшись
наедине со своим одиночеством. Способность к общению безвозвратно утрачена
за пятнадцать лет одиночества, беседа утомляет, опустошает, озлобляет того,
кто утоляет жажду только самим собой и постоянно жаждет только самого себя.
Иногда блеснет на краткое мгновенье луч счастья: это - музыка. Представление
"Кармен" в плохоньком театре в Ницце, две-три арии, услышанные в концерте,
час-другой, приведенный за роялем. Но и это счастье сопряжено с насилием:
оно "трогает его до слез". Недоступное уже утрачено настолько, что проблеск
его причиняет боль.
Пятнадцать лет длится это поддонное странствование из chambre garnie в
chambre garnie - незнаемый, неузнанный, им одним лишь познанный, ужасный
путь в стороне от больших городов, через плохо меблированные комнаты,
дешевые пансионы, грязные вагоны железной дороги и постоянные болезни, в то
время как на поверхности эпохи до хрипоты горланит пестрая ярмарка наук и
искусств. Только скитания Достоевского почти в те же годы, в таком же
убожестве, в такой же безвестности освещаются тем же туманным, холодным,
призрачным светом. В течение пятнадцати лет восстает Ницше из гроба своей
комнаты и вновь умирает; в течение пятнадцати лет переходит он от муки к
муке, от смерти к воскрешению, от воскрешения к смерти, пока не взорвется