"Стефан Цвейг. фридрих Ницше" - читать интересную книгу автора

крепкой, мускулистой шеей. Из-под нависших бровей сверкает соколиный взор,
каждый мускул энергичного лица напряжен и выражает волю, здоровье, силу. Усы
Верцингеторикса, низвергаясь на мужественные, суровые губы и выдающийся
подбородок, вызывают в памяти образ воина варварских полчищ, и невольно к
этой мощной, львиной голове пририсовываешь грозно выступающую фигуру викинга
с рогом, щитом и копьем. Так, возвеличенным в немецкого сверхчеловека, в
античного Прометида, наследника скованной силы, любят изображать наши
скульпторы и художники великого отшельника духа, чтобы сделать его доступным
для маловерных, школой и сценой приученных узнавать трагизм лишь в
театральном одеянии. Но истинный трагизм никогда не бывает театрален, и в
действительности облик Ницше несравненно менее живописен, чем его портреты и
бюсты.
Облик человека. Скромная столовая недорогого пансиона где-нибудь в
Альпах или на Лигурийском побережье. Безразличные обитатели пансиона -
преимущественно пожилые дамы, развлекаются causerie, легкой беседой. Трижды
прозвонил колокол к обеду. Порог переступает неуверенная, сутулая фигура с
поникшими плечами, будто полуслепой обитатель пещеры ощупью выбирается на
свет. Темный, старательно почищенный костюм; лицо, затененное зарослью
волнистых, темных волос; темные глаза, скрытые за толстыми, почти
шарообразными стеклами очков. Тихо, даже робко, входит он в дверь; какое-то
странное безмолвие окружает его. Все изобличает в нем человека, привыкшего
жить в тени, далекого от светской общительности, испытывающего почти
неврастенический страх перед каждым громко сказанным словом, перед всяким
шумом. Вежливо, с изысканно чопорной учтивостью, он отвешивает поклон
собравшимся; вежливо, с безразличной любезностью, отвечают они на поклон
немецкого профессора. Осторожно присаживается он к столу - близорукость
запрещает ему резкие движения, - осторожно пробует каждое блюдо - как бы оно
не повредило больному желудку: не слишком ли крепок чай, не слишком ли
пикантен соус, - всякое уклонение от диэты раздражает его чувствительный
кишечник, всякое излишество в еде чрезмерно возбуждает его трепещущие нервы.
Ни рюмка вина, ни бокал пива, ни чашка кофе не оживляют его меню; ни сигары,
ни папиросы не выкурит он после обеда; ничего возбуждающего, освежающего,
развлекающего: только скудный, наспех проглоченный обед, да несколько
незначительных, светски учтивых фраз, тихим голосом сказанных в беглом
разговоре случайному соседу (так говорит человек, давно отвыкший говорить и
боящийся нескромных вопросов).
И вот он снова в маленькой, тесной, неуютной, скудно обставленной
chambre garnie; стол завален бесчисленными листками, заметками, рукописями и
корректурами, но нет на нем ни цветов, ни украшений, почти нет даже книг, и
лишь изредка попадаются письма. В углу тяжелый, неуклюжий сундук, вмещающий
все его имущество - две смены белья и второй, поношенный костюм. А затем -
лишь книги и рукописи, да на отдельном столике бесчисленные бутылочки и
скляночки с микстурами и порошками: против головных болей, которые на целые
часы лишают его способности мыслить, против желудочных судорог, против
рвотных спазм, против вялости кишечника и, прежде всего, ужасные средства от
бессонницы - хлорал и веронал. Грозный арсенал ядов и снадобий - его
спасителей в этой пустынной тишине чужого дома, где единственный его отдых -
в кратком, искусственно вызванном сне. Надев пальто, укутавшись в шерстяной
плед (печка дымит и не греет), с окоченевшими пальцами, почти прижав двойные
очки к бумаге, торопливой рукой часами пишет он слова, которые потом едва