"Стефан Цвейг. Принуждение" - читать интересную книгу автора

Все это было, пока я был свободен; но и тогда я знал: если они меня
призовут, я уступлю. Ты думаешь, я дрожал перед ними? Они ничто, - пока они
не вошли в мою плоть и кровь, они воздух, звук, пустота. Нет, я дрожал перед
собой, я знал, что, как только они меня призовут, я пойду.
- Фердинанд, ты хочешь пойти?
- Нет, нет, нет, - топнул он ногой, - я не хочу, не хочу, все во мне
восстает против этого! Но я пойду против собственного желания. В этом и
заключается весь ужас их могущества, что служишь им против воли, против
своего убеждения. Если бы только можно было сохранить волю! Но когда у тебя
в руках такая бумага, - воля парализуется. Подчиняешься. Становишься
школьником: учитель вызывает, встаешь и трепещешь.
- Но Фердинанд, кто же зовет? Отечество? Писарь! Канцелярский
служитель: которому скучно! Даже государство не имеет права принуждать
совершать убийства, не имеет права!
- Я знаю, все знаю. Процитируй еще Толстого. Я ведь знаю все аргументы.
Разве ты не понимаешь, - я не верю, чтобы они имели право меня призвать, я
не обязан итти. У меня только одна обязанность - быть человеком, работать. У
меня нет отечества вне человечности, нет у меня стремления убивать людей, я
все знаю; Паула, я вижу все так же ясно, как ты; но я уже в их власти; они
меня призвали, и я знаю: несмотря ни на что, я пойду.
- Почему, почему, спрашиваю я, почему?
Он простонал:
- Не знаю. Может быть потому, что я не герой и боюсь бежать... Этого
нельзя объяснить. Существует какое-то принуждение. я не могу порвать цепь,
которая душит двадцать миллионов людей. Не могу.
Он закрыл лицо руками. Маятник над ним ходил размеренным шагом, как
часовой перед гауптвахтой времени.
Она вздрогнула.
- Тебя призывают. Я понимаю, и все же не могу понять. Разве ты не
слышишь и здесь призыва? Тебя здесь ничто не держит?
Он встрепенулся.
- Мои картины? Моя работа? Нет, я не в состоянии писать. Я это понял
сегодня. Я мысленно уже там, с ними. Работать теперь для себя, когда весь
мир гибнет, - это преступление. Нельзя теперь думать о себе, жить для себя.
Она встала и отвернулась.
- Я никогда не предполагала, что ты живешь только для себя. Я думала...
что я для тебя тоже представляю некоторую ценность.
Она не могла говорить, слезы послышались в ее голосе. Фердинанд хотел
ее успокоить. Но сквозь слезы в глазах ее блеснул гнев. Он отступил.
- Иди, - сказала она, - иди! Что я для тебя? Меньше, чем этот клочок
бумаги. Иди, если хочешь!
- Не я хочу, - стукнул он кулаком в бессильной злобе, - не я хочу, они
хотят! Они сильны, а я слаб. Они точили свою волю тысячелетиями, они
организованы, они до тонкостей подготовились, а на нас все это свалилось,
как гром с ясного неба. На их стороне воля, на моей нервы. Борьба неравная.
Против машины не пойдешь. Будь это люди, можно было бы сопротивляться. Но
это машина, машина для убоя, бездушный инструмент, без сердца, без рассудка.
Против них ничего нельзя сделать.
- Можно, если нужно!
Она кричала в исступлении: