"Анастасия Цветаева. Сказ о звонаре московском" - читать интересную книгу автора

написаны в размере четыре четверти, трель может быть в любом размере. Это
зависит от индивидуальности данных колоколов: Большого, Педали и тех,
которые в клавиатуре. Такты могут быть самые разнообразные.
Докладчик будто задумался. Но тотчас же затуманившееся лицо
прояснилось. Быть может, решив не все трудное досказывать, он весело
сверкнул взглядом:
- Я должен еще сказать, как подбирают колокола. Берут сперва Большой
колокол и к нему остальные - 2-й Большой, затем два педальных, а к
педальным, а именно, к их слиянию, подбираются колокола клавиатуры. В
клавиатуре колокола совершенно не должны быть расположены ни в какую гамму.
Он перешел к весу колоколов, четко сообщив минимальный и максимальный
вес каждого, и, видимо, сокращая разбег своих сведений, рассказал о
пропорциях диаметров и высот каждой формы колоколов.
- А формы их, - сказал он, - бывают двух видов: одна более высокая.
и узкая, другая более низкая и широкая, что дает звук в первом случае
глуховатый, во втором - открытый и яркий. Звук колокола также зависит от
состава сплава. Но и при обеих формах может у колокола быть любой из трех
тембров: резкий, умеренный и нежный.
Самый низкий звук колокола, по крайней мере я в жизни встречал, - у
самого большого колокола на колокольне Ивана Великого в Московском Кремле,
гул которого на октаву ниже основного тона его;
это, по темперации ре-бемоль субконтроктавы, звучащий ниже регистра
рояля. То же самое и у всех больших колоколов, много встреченных. Звук
такого низкого регистра я уже не воспринимаю как музыкальный.
На вопрос, мне в записке посланный, на каких, в смысле подбора
колоколах я предпочитаю звонить: на подобранных в музыкальную гамму или же
никакой гаммы не составляющих; отвечаю: для меня это различие не имеет
никакого значения: при звоне я руководствуюсь только характером
индивидуальности колокола. А также не имеет для меня ни малейшего значения,
если данный колокол с соседом своим дает диссонирующий звук. В колокольной
музыке нет никаких диссонансов.
Докладчик сделал паузу. Взглянул на нас.
- Всюду, куда я ходил хлопотать о получении колоколов для полного
ублаготворения Мароновской колокольни, я поднимал вопрос о том, чтобы
отделить колокольню от церкви и устроить ее концертной, только для
исполнения звона, - говорил, что совершенно невозможно игре на колоколах
быть "при церкви", а мне выполнять роль обыкновенного, церковного,
грубо-шаблонного звонаря. Я смотрю на это совмещение колокола с церковью как
на самое больное мое место; об этом немало было разговора во многих из
тридцати пяти церквей, где я звоню. Ясно, что мой звон - это музыка, но
ведь для церкви нужен звон не с художественной стороны, а с
церковно-звонарской!
Слушатели оживленно переговаривались.
- Из тридцати пяти чаще всего я звоню на четырех колокольнях:
на Бережковской набережной, на Кадашевской, близ Большой Ордынки, на
Псковской близ Арбата на Спасо-Песковской площадке, и на Никитской, при
упраздненном Никитском монастыре, обладающих замечательно хорошим подбором
колоколов разных характеров звука с приятными тембрами. Довольно редко
звонил я на колокольне упраздненного Симонова монастыря.
Передавали еще записки. Он развернул одну из них: