"Анастасия Цветаева. Сказ о звонаре московском" - читать интересную книгу автораменя глубоко задуматься: он будто что-то напомнил мне. Затем еще раз был
этот удар, я оглянулся в сторону гула и увидал колокольню. Это была Троица в Вешняках, на Пятницкой. Тринадцати лет, два года спустя, был я на Мароновской колокольне в вечернее время, тоже во время службы, и услышал я колокол. Казалось мне, что он над моей головой, ошеломило меня - тоже рычание колокола, вложило в душу сильную радость. И казалось мне, радость эта - вечна. Звук колокола доносился со стороны купола церкви, колокольня, на которой находился колокол, была загорожена куполом, и я не видел ее. Решил я искать колокольню, слез с Мароновской и тут же пошел по направлению доносившегося до меня колокольного гула. Проходя неподалеку и мимо многих колоколен, я уже как-то сам, по своему собственному соображению нашел эту колокольню, услышал этот самый звук, величественный, с сильным, строгим рычанием". - Котик, - не выдержала я, - мне кажется, рычание колокола... - Но это же именно так и есть, - взмолился повелительно Котик, - этто никаким другим словом нельзя назвать! - Ну хорошо, - согласилась я, - но зачем же второй раз про это... - Я бы хотел всегда только говорить про это... - как-то вдруг задумчиво и очень покорно сказал Котик, невидимо отплывая от моего непонимания, - звук этот происходит из той тишины, откуда идет гром в грозу, это очень трудно объяснить... Слушаю, думаю: "Вот так развивалось его постижение колокольного звона, раскрывалось и крепло его восприятие звука". Мы ехали на трамвае, где-то на Пятницкой, мимо старых особняков. Внезапно Котик рванулся вбок и, сияя от нежданной радости, закричал так, что на нас обернулись: - ...Смотрите! Типичный дом в стиле до 102 бемолей! Он перегибался через заднюю загородку трамвайной площадки, провожая взглядом родной его слуху дом. И когда тот исчез, он, потирая руки, смеялся, наслаждаясь ему одному понятной гармонией. На нас смотрели с недоумением. Сознаюсь, мне было неловко. Но и тени смущения не было видно в Котике. Или он не замечал людей? Нет, он не был оторван от среды. Отвлеченности в нем не чувствовалось ни капли. Он был вполне воплощен, умел и радоваться и сердиться. Мог и - как уже о нем говорилось - насмешничать. Что же давало ему броню, мне недоступную? А он уже отвлекся в беседе. - Я забыл вам рассказать, - говорил он, - что вчера меня ппрове-ряли! (Он закивал головой, торопясь, опережая себя)... то есть они хотели уззнать, верно ли, что я слышу все ззвуки эти! Онни ммне сказали - так: "Этто нужно - для ннауки!.. И вот вы (то есть я) доллжжж..." - он запнулся, завяз в жужжанье этого "ж", и, как жук, попавший в патоку, шевелит лапками, так и он методично боролся с неспособностью одолеть слово. Но ни тогда и ни позже я не заметила у него ни раздражения на мешавшее ему заиканье, ни нервозности, мною встреченной у других заик. Он скорее отдавался чувству юмора этой схватки, иногда выходя из нее со смехом, и |
|
|