"Анастасия Цветаева. Сказ о звонаре московском" - читать интересную книгу автора

меня глубоко задуматься: он будто что-то напомнил мне. Затем еще раз был
этот удар, я оглянулся в сторону гула и увидал колокольню. Это была Троица в
Вешняках, на Пятницкой.
Тринадцати лет, два года спустя, был я на Мароновской колокольне в
вечернее время, тоже во время службы, и услышал я колокол. Казалось мне, что
он над моей головой, ошеломило меня - тоже рычание колокола, вложило в душу
сильную радость. И казалось мне, радость эта - вечна. Звук колокола
доносился со стороны купола церкви, колокольня, на которой находился
колокол, была загорожена куполом, и я не видел ее. Решил я искать
колокольню, слез с Мароновской и тут же пошел по направлению доносившегося
до меня колокольного гула. Проходя неподалеку и мимо многих колоколен, я уже
как-то сам, по своему собственному соображению нашел эту колокольню, услышал
этот самый звук, величественный, с сильным, строгим рычанием".
- Котик, - не выдержала я, - мне кажется, рычание колокола...
- Но это же именно так и есть, - взмолился повелительно Котик, -
этто никаким другим словом нельзя назвать!
- Ну хорошо, - согласилась я, - но зачем же второй раз про это...
- Я бы хотел всегда только говорить про это... - как-то вдруг
задумчиво и очень покорно сказал Котик, невидимо отплывая от моего
непонимания, - звук этот происходит из той тишины, откуда идет гром в
грозу, это очень трудно объяснить...
Слушаю, думаю: "Вот так развивалось его постижение колокольного звона,
раскрывалось и крепло его восприятие звука".


Глава 6

Мы ехали на трамвае, где-то на Пятницкой, мимо старых особняков.
Внезапно Котик рванулся вбок и, сияя от нежданной радости, закричал так, что
на нас обернулись:
- ...Смотрите! Типичный дом в стиле до 102 бемолей!
Он перегибался через заднюю загородку трамвайной площадки, провожая
взглядом родной его слуху дом. И когда тот исчез, он, потирая руки, смеялся,
наслаждаясь ему одному понятной гармонией. На нас смотрели с недоумением.
Сознаюсь, мне было неловко.
Но и тени смущения не было видно в Котике. Или он не замечал людей?
Нет, он не был оторван от среды. Отвлеченности в нем не чувствовалось ни
капли. Он был вполне воплощен, умел и радоваться и сердиться. Мог и - как
уже о нем говорилось - насмешничать. Что же давало ему броню, мне
недоступную?
А он уже отвлекся в беседе.
- Я забыл вам рассказать, - говорил он, - что вчера меня
ппрове-ряли! (Он закивал головой, торопясь, опережая себя)... то есть они
хотели уззнать, верно ли, что я слышу все ззвуки эти! Онни ммне сказали -
так: "Этто нужно - для ннауки!.. И вот вы (то есть я) доллжжж..." - он
запнулся, завяз в жужжанье этого "ж", и, как жук, попавший в патоку, шевелит
лапками, так и он методично боролся с неспособностью одолеть слово. Но ни
тогда и ни позже я не заметила у него ни раздражения на мешавшее ему
заиканье, ни нервозности, мною встреченной у других заик. Он скорее
отдавался чувству юмора этой схватки, иногда выходя из нее со смехом, и